несколько фотографий с выставки "Дети войны! (галерея "ФотоСоюз"), взято отсюда (это только выборка, там есть еще)

Александр Устинов, Наталья Боде. Юго-Западный фронт, лето 1942 года

Эммануил Евзерихин. Фонтан "Дети", Сталинград, 1943 г

Михаил Савин. Сын партизана, Белоруссия, 1944 г

Медсестра Зинаида Туснолобова потеряла на фронте руки и ноги, но не боевой дух 

Закончив школу медсестер, в июле 42-го она добровольцем ушла на фронт. За восемь месяцев кровопролитных боев Зинаида Туснолобова вынесла с линии огня 123 раненых солдат и офицеров. При прорыве гитлеровцев из окружения сама осталась лежать без сознания на снегу с простреленными ногами. Ее подобрали разведчики, возвращавшиеся с задания. Обмороженные руки и ноги спасти Зине не удалось.   

Перенеся восемь сложнейших операций, с ампутированными конечностями, она продолжала “воевать”. Попросив подшефных комсомольцев перенести себя на носилках из госпиталя в цех Уралмаша, гвардии старший сержант медицинской службы обратилась с воззванием к рабочим сделать за нее хотя бы по одной заклепке для танка!   

Через месяц из заводских ворот вышли, поблескивая свежей краской, пять танков “Т-34”, выпущенных сверх плана из сэкономленного металла. На бортах грозных машин было выведено белой краской: “За Зину Туснолобову!”   

Она не стала беспомощным инвалидом. С помощью протезов научилась ходить, с помощью специальной насадки — писать, стряпать, топить печь, штопать родившимся сыну и дочке чулки.   

Зинаида Туснолобова сумела развернуть судьбу в свою сторону, работала на полоцком радио диктором. Она с воодушевлением рассказывала сотрудникам музея об огромной общественной работе. А потом показала две фотографии. С одной карточки смотрела в упор ясноглазая медицинская сестричка Зиночка в армейской шапке-ушанке. На втором фото — у много повидавшей и испытавшей Зинаиды Михайловны глаза будто присыпаны пеплом, а рядом прилепились лопоухие сын Вова и дочка Нина. 

Между двумя снимками был целый пласт жизни, где были и горечь, и отчаяние, и любовь. 

…Уходила на фронт Зинаида из городка Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области, где до войны работала лаборантом-химиком в тресте “Ленинскуголь”. Муж — Иосиф Марченко — воевал с первых дней войны. Зина — комсомолка и общественница — не могла оставаться в тылу. В июле 42-го, закончив школу медсестер, она была зачислена в 849-й стрелковый полк 303-й стрелковой дивизии 60-й армии. 

Необстрелянная санитарка попала на Воронежский фронт, в самое пекло войны. Зинаида получала с бойцами по 120 граммов сухарей, кусочек сала и шла вперед, в атаку! Обстрел следовал за обстрелом, звучала команда “Воздух!”, при свете ракет на самолетах хорошо была видна черная свастика. Стервятники прочесывали колонну трассирующими пулями, которые несли смерть. В сумке санинструктора лежали стерильные салфетки и бинты, риванолевый раствор, стрептоцид, перчатки. Случалось, прямо на поле боя в ход шли и скальпель, и пинцет. При ранении солдат осколком в ногу медсестра делала надсечку, чтобы был отток крови, не было нагноения и гангрены. 

В первых двух боях Зина вынесла из-под огня по узкому коридору 40 раненых солдат и офицеров, причем с их личным оружием и противогазами. Кругом удивлялись: “Откуда у этой девчушки столько силы?”. Зина себя не берегла, брала солдата, перекидывала и тащила на себе волоком. Накладывала жгут, в карте отмечала время. Жгут требовалось снять через 2 часа, иначе будет омертвение конечностей. 

При свете самодельной лампы, сооруженной из гильзы от снаряда, Зина писала с фронта домой: “Дорогая мама, братик Женька. Пишу вам с воронежской горящей земли. Если бы вы знали, что здесь творится. Днем и ночью стонет земля. Сколько буду жить на свете, никогда не забуду эти воронежские степи, побережье Дона. За каждый метр земли идет кровавая битва… Но вы не волнуйтесь за меня. Пуля ищет боязливых, а я же, знаете, не из таких”.

Кружка спирта вместо обезболивающего

Многие бойцы в госпиталях потом вспоминали ловкую жилистую Зиночку, что перевязывала раны, дезинфицировала, ставила уколы и, успокаивая, тихонько напевала.
Зина отвечала не только за перевязочные материалы, но и за спирт. Этилового спирта у нее стояли целые бутыли. Им она промывала руки, ведь на фронте нередко не было чистой воды. Вместо ста граммов спирта Зинаида порой наливала раненым бойцам целую кружку, чтобы притупить боль, чтобы они смогли доехать до медсанбата и как-то забыться. 

Но тех, кто “голосовал”, выставлял из окопа руку, чтобы ее фрицы прострелили, Зина могла перебинтовать и… поколотить. 

Слишком много к тому времени она видела смертей и горя. Помнила бомбежку на ночной переправе. Снаряды проламывали лед, бойцы набрасывали на полыньи доски, и колонна двигалась вперед. Зина шла по настилу — внизу хлюпала вода, пугала своей чернотой, а идти надо — скоро рассвет… Осталась в памяти картинка, как наши солдаты вытаскивали из колодцев детей, у которых была взята кровь для немецких солдат. 

От наивной вчерашней выпускницы техникума не осталось и следа. Зинаида научилась спать на марше, в походе, стоя. Шел направляющий и замыкающий, и если кто-то оступался и падал ночью, его обратно ставили в строй. Наступало утро, и Зина начинала работать как вол: обходила все артдивизионы, чтобы убедиться, что нет обмороженных или больных, дежурила около раненых. Успевала проверять и солдатские гимнастерки. Если вдруг видела вошь, разжигала костер и держала над пламенем одежку. Было слышно, как щелкали паразиты. Позже появились специальные дезинфекционные камеры, где обрабатывали от вшей одежду бойцов.  Зинаида обрабатывала пулевые, рваные раны, останавливала кровотечения. За восемь месяцев пребывания на Воронежском фронте она вынесла с поля боя 123 раненых солдат и офицеров. А потом сама оказалась на больничной койке.

“Я не хочу быть для тебя обузой”

В феврале 43-го началась подготовка к грандиозному сражению — битве на Курской дуге. Рота старшего лейтенанта Михаила Тимошенко, в которой состояла Зина Туснолобова, больше трех суток сдерживала яростные атаки фашистов, пытавшихся вырваться из окружения в районе станции Горшечная. Среди зимней круговерти, непрерывно рвущихся снарядов вдруг раздался крик: “Санитарка, командир ранен!” 

Зина выскочила из траншеи и поползла по твердому насту. Снаряды перепахали поле, от свистящих пуль, казалось, невозможно увернуться. Продолжая ползти к раненому командиру, Зина почувствовала удар в бедро. Только найдя в ледяном крошеве Михаила Тимошенко и не сумев прощупать у него пульс, медсестра почувствовала сильную слабость. Не успев открыть санитарную сумку, девушка потеряла сознание. Разрывной пулей у нее оказались перебиты обе ноги. В это время фашисты пошли в контратаку. Зина осталась лежать среди убитых на почерневшем снегу. Когда наконец разлепила глаза, увидела над собой склонившегося гитлеровского солдата. Заметив, что санитарка очнулась, он стал бить ее сапогом в живот, прикладом по лицу. Зинаида снова впала в забытье. 

На вторые сутки на нее наткнулись советские разведчики, возвращавшиеся с боевого задания. В кармане гимнастерки политрук Федоров нашел документы на имя гвардии старшего сержанта медицинской службы Зинаиды Михайловны Туснолобовой. Медсестричку невозможно было узнать. Снег вокруг Зины был красным от крови, кожа на лице висела рваными клочьями. К губам девушки приложили фляжку со спиртом. Послышался слабый стон. Зина еще дышала. Финским ножом ее вырубили из снежно-ледяного панциря. 

В полковом медсанбате, увидев почерневшие руки и ноги медсестры, определили, что началась гангрена. Лишь на третьи сутки Зинаида оказалась в полевом госпитале. Придя в сознание, она прошептала: “Как там на передовой?”. 

Борясь за жизнь девушки, врачи сделали ей восемь сложнейших операций. Многие месяцы она балансировала на грани жизни и смерти. Но молодой, крепкий организм взял свое. Медики праздновали победу. Что чувствовала 23-летняя девушка, у которой ампутировали обе ноги и обе руки, оставалось только догадываться. 

В глубоком тылу, в госпитале в Свердловске, некогда деятельная Зина лежала на кровати совершенно беспомощная… Худенькая, коротко стриженная девушка не кричала в истерике: “Зачем я осталась жива?..” Не называла свое тело обрубком. Врачи и соседи по палате удивлялись ее выдержке и спокойствию. 

Спустя несколько месяцев она обратилась к дежурной сестре с просьбой написать под диктовку небольшое письмо на фронт, мужу: “Милый мой, дорогой Иосиф! Прости меня за такое письмо, но я не могу больше молчать. Я должна сообщить тебе только правду… Я пострадала на фронте. У меня нет рук и ног. Я не хочу быть для тебя обузой. Забудь меня. Прощай. Твоя Зина”. 

Медсестра никак не решалась отослать письмо, адресованное командиру роты Иосифу Петровичу Марченко. Но, видя, как Зина мужественно борется с болями, все-таки опустила послание в почтовый ящик. 

А девушка, слушая сводки о сражениях на Курской дуге, попросила подшефных комсомольцев завода Уралмаш, которые навещали раненых в госпитале, отнести ее на носилках в цех. 

Опираясь спиной на подложенные подушки, Зина на середине сборной площадки, где стояли готовые к отправке боевые машины, обратилась к рабочим: “Дорогие друзья! Мне двадцать три года. Я очень сожалею, что так мало успела сделать для своего народа, для Родины, для Победы. За восемь месяцев пребывания на фронте мне удалось вынести с поля боя 123 раненых солдат и офицеров. Сейчас я не могу воевать и не могу работать. У меня нет теперь ни рук, ни ног. Мне очень трудно, очень больно оставаться в стороне… Товарищи! Я вас очень, очень прошу: если можно, сделайте за меня хотя бы по одной заклепке для танка!” 

В цеху стояла звенящая тишина… Потом рабочие горячо заговорили все разом. На импровизированном собрании работники Уралмаша решили выпустить сверх плана во внерабочее время из сэкономленного металла пять танков. 

Через месяц Зина, укутанная в одеяло, встречала выходящие из заводских ворот новенькие боевые машины. На бортах “тридцатьчетверок” белой краской было выведено “За Зину Туснолобову!”

“Целую бесконечно. Твой Иосиф”

Стремясь ободрить поступающих в госпиталь №3861 раненых, бывшая медсестричка просила переносить ее из палаты в палату. И это несмотря на то что ее саму мучили нестерпимые боли. 

Когда кончалось действие пантопона, у ее кровати вырастал ведущий хирург Николай Соколов. Появлялся бесшумно, поменяв сапоги на мягкие тапочки, как раз в тот момент, когда у Зины иссякали силы. Когда впору было кричать от боли, врач начинал читать девушке сочинения Козьмы Пруткова… А однажды принес Зине два красных яблока. В зимнюю метель они горели на тумбочке, как нарядные елочные шары. “Это тебе, Зинушка! Жена из Москвы гостинец прислала”, — объяснил Николай Васильевич шепотом. 

Старания медиков не прошли даром. За долгие месяцы, проведенные на больничной койке, Зинаида научилась… писать. Ее правая рука была ампутирована выше локтя, но на ее остаток доктор надевал ей резиновую манжетку, к которой крепилась авторучка. 

Медики поражались упорству больной. По восемь часов Зина сидела над тетрадкой, выводя буквы. Удачи шли волнами — одна за другой. Из Белоруссии приехала мама Татьяна Николаевна. Из родной дивизии пришло сообщение, что Зинаиде присвоено воинское звание гвардии старшины медицинской службы. Следом девушка получила долгожданный ответ от мужа Иосифа. Она боялась этого письма. Во фронтовом треугольнике была заключена ее судьба. С нетерпением Зина зубами открыла конверт и прочитала: “Милая моя малышка! Родная моя страдалица! Никакие несчастья и беды не смогут нас разлучить. Нет такого горя, нет таких мук, какие бы вынудили забыть тебя, моя любимая. И в радости, и в горе — мы всегда будем вместе. Я твой прежний, твой Иосиф. Вот только бы дождаться победы, только бы вернуться домой, до тебя, моя любимая, и заживем мы счастливо. Вчера твоим письмом поинтересовался один из моих друзей. Он сказал, что, судя по моему характеру, я должен с тобой отлично жить и в дальнейшем. Я думаю, он правильно определил. Вот и все. Писать больше некогда. Скоро пойдем в атаку. Желаю быстрейшего выздоровления. Ничего плохого не думай. С нетерпением жду ответ. Целую бесконечно. Крепко люблю тебя, твой Иосиф”. 

Ведущий хирург Николай Соколов теперь смог уговорить Зину еще на несколько нужных, но сложных и болезненных операций. 

Николай Васильевич разделил кости Зининой левой руки и обшил их мышцами. Радости было, когда образовавшимися двумя “пальцами” девушка научилась брать вещи, причесываться, умываться, перелистывать книжные страницы, самостоятельно держать ложку и стакан. 

Письмами, которые присылал Зине муж Иосиф, зачитывался весь госпиталь. Украдкой санитарки плакали от радости за покалеченную войной Зиночку. 

В начале 44-го, отпраздновав Новый год, весь персонал госпиталя и ходячие больные провожали Зину Туснолобову в Москву, в протезный институт.

“Отомстите за меня!”

Вскоре в столичной клинике девушка примерила протезы. Первый раз сумела сделать несколько шагов с помощью нянечки. Потом передвигала искусственные ноги, опираясь подмышками на костыли. Следом выставляла перед собой стул. Во дворе больницы ощущала на дорожке каждый камешек, каждый корешок дерева. Научилась переступать, не падая, через бревнышко. “С таким характером Туснолобова скоро плясать будет!” — заметил заведующий отделением. 

На фронте шло мощное наступление. Советские войска освобождали от фашистов один город за другим. С замиранием сердца Зина слушала сообщения о том, что войска 1-го Прибалтийского фронта подошли к ее родному Полоцку. Девушка не могла оставаться безучастной. Ее руки не могли держать оружия, и Зина решила разить врага горячим словом, призывом. 

Надев на руку резиновую манжетку, Зина 13 мая 1944 года села за письмо. Послание воинам было напечатано во фронтовой газете “Вперед на врага”: “Отомстите за меня! Отомстите за мой родной Полоцк! Пусть это письмо дойдет до сердца каждого из вас. Это пишет человек, которого фашисты лишили всего — счастья, здоровья, молодости. Мне 23 года. Уже 15 месяцев я лежу, прикованная к госпитальной койке. У меня теперь нет ни рук, ни ног. Это сделали фашисты. Я была лаборанткой-химиком. Когда грянула война, вместе с другими комсомольцами добровольно ушла на фронт. Я вынесла с поля боя 123 раненых бойцов. В последнем бою, когда я бросилась на помощь раненому командиру взвода, ранило и меня, перебило обе ноги. И вот я инвалид. Недавно я научилась писать. Это письмо я пишу обрубком правой руки, которая отрезана выше локтя. Если бы я хотя бы еще один раз могла взять в руки автомат, чтобы расквитаться с фашистами за кровь. За муки, за мою исковерканную жизнь! 

Русские люди! Солдаты! Я была вашим товарищем, шла с вами в одном ряду. Теперь я не могу больше сражаться. И я прошу вас: отомстите! Вспомните и не щадите проклятых фашистов. Истребляйте их как бешеных псов. Отомстите им за меня, за сотни тысяч русских невольниц, угнанных в немецкое рабство. И пусть каждая девичья горючая слеза, как капля расплавленного свинца, испепелит еще одного немца. 

Друзья мои! Когда я лежала в госпитале в Свердловске, комсомольцы уральского завода построили в неурочное время пять танков и назвали их моим именем. Сознание того, что эти танки сейчас бьют фашистов, дает огромное облегчение моим мукам… 

Мне очень тяжело. В двадцать три года оказаться в таком положении, в каком оказалась я… Эх! Не сделано и десятой доли того, о чем мечтала, к чему стремилась… Но я не падаю духом. Я верю в себя, верю в свои силы, верю в вас, мои дорогие! Я верю в то, что Родина не оставит меня. Я живу надеждой, что горе мое не останется неотомщенным, что немцы дорого заплатят за мои муки, за страдания моих близких. 

И я прошу вас, родные: когда пойдете на штурм, вспомните обо мне! Вспомните — и пусть каждый из вас убьет хотя бы по одному фашисту! Зина Туснолобова, гвардии старшина медицинской службы. Москва, 71, 2-й Донской проезд, д. 4-а, Институт протезирования, палата 52”. 

Это письмо-обращение вызвало широкий отклик у солдат и офицеров Прибалтийского фронта. На стволах орудий, минометов, на броне танков, на фюзеляжах самолетов появились надписи: “За Зину Туснолобову!” 

В институт протезирования на имя Зины стали мешками приходить письма с фронта. Девушка днями напролет выводила каллиграфическим почерком ответы, рассылала фронтовые треугольники, отвечала бойцам через газеты, выступала по радио.

“Научилась штопать ребятам чулки”

В родной дом в Полоцке Зина вернулась с горящими глазами. Мужа — гвардии старшего лейтенанта Иосифа Марченко — она встретила крепко стоя на ногах.

Распахнув дверь, уверенно шагнула навстречу прихрамывающему молодому мужчине, опирающемуся на палочку. Оба были инвалидами. Но счастливей пары не было в станице. Обнявшись, они долго не могли отойти друг от друга ни на шаг. И будто не было этих военных лет, полных страданий. 

В письмах они мечтали, как вернутся домой и посадят большой яблоневый сад. На саженцах появились первые листочки, когда Зину увезли в роддом. На свет появился сынок Слава, через полтора года в семье родился Анатолий. Но судьба продолжала испытывать приспосабливающуюся к жизни пару. Мальчики умерли друг за другом от инфекции. 

Зина пропадала в саду, зажав “клешней” лопату, окучивала, обихаживала деревья. И вскоре яблони дали первые плоды. Чета Марченко собрала посылку. Красные яблоки они отправили хирургу Николаю Васильевичу Соколову. 

Их переписка не прекращалась. Через пятнадцать лет в Свердловск прилетела весточка: “Николай Васильевич! Приезжайте в гости! Забирайте всю семью с собой! Будем ездить в лес по грибы, на рыбалку! А главное — вы увидите, как я научилась самостоятельно стряпать, топить печь и даже штопать ребятам чулки. Вовочка уже в восьмом классе, а Нинка-егоза последний год ходит в детский садик. Сейчас поздний вечер, моя шумная семья угомонилась, все спят, а я пишу вам письмо. Горячо любящая вас Зинаида”. 

Дом Зинаиды Туснолобовой-Марченко всегда был полон гостей. Однажды в Полоцке ее нашел Герой Советского Союза Петр Андреев. В военные годы на фюзеляже его штурмовика “Ил-2” было начертано имя Зинаиды. Летчик мстил за муки искалеченного санинструктора. 

Персональный пенсионер Зинаида Михайловна и полковник Петр Кузьмич никогда раньше не виделись, но встретились и обнялись как родные. 

Им было что рассказать друг другу. Сидя в саду, Петр Андреев, бывший в 44-м старшим лейтенантом, вспоминал, как под Ригой в воздушном бою погиб его верный друг — стрелок старшина Николай Мощенских. На фюзеляже самолета с именем Зинаиды Туснолобовой было немало отметин. Отслужив честно свой срок, по окончании войны “Ил-2” был списан под Кенигсбергом. 

Жизнь Зинаиды Михайловны не прошла мимо. Ни одного дня. Она вела передачи на радио, была членом горкома партии Полоцка. 

6 декабря 1957-го фронтовую медсестру нашла большая награда. Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны Зинаиде Туснолобовой-Марченко было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением медали “Золотая Звезда”. 

Еще через восемь лет, осенью 65-го Международный Комитет Красного Креста наградил ее медалью Флоренс Найтингейл, учрежденной в честь английской сестры милосердия. 

— Умерла Зинаида Михайловна 20 мая 1980 года, — рассказывает историк Наталья Фатигарова. — Когда возрождалась природа, буйно цвел посаженный ею и Иосифом яблоневый сад. Одна из улиц в Полоцке была названа именем Зинаиды Туснолобовой.

В Великую Отечественную, к счастью, до Оренбургской области фашисты не дошли. Поэтому бои там вестись не могли.
Скорее всего, вы видели остатки какого-то полигона, на котором тренировались формирующиеся части перед отправкой на фронт. Этим и объясняется отсутствие костей.
Кстати, в Бугуруслан был эвакуирован Харьковский тракторный завод, выпускавший наши знаменитые танки Т-34. А их тоже надо было обкатывать и пристреливать.

СЕРГЕЙ ОРЛОВ
* * *
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званья и наград.
Ему, как мавзолей, земля –
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатаз тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжёлые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…

ДАВИД САМОЙЛОВ

СОРОКОВЫЕ
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку.

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звёздочка не уставная,
А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,
Худой, весёлый и задорный,
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И всё на свете понимаю.

Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это всё в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ

МУЗЫКА
Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души, и тела
Война проклятая попрала.

Какая музыка, во всём,
Всем и для всех – не по ранжиру,
Осилим…Выстоим…Спасём…
Ах, не до жиру – быть бы живу…

Солдатам головы кружа,
Трёхрядка под накатом брёвен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души, и тела топтала.

Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке – инвалид
И Шостакович – в Ленинграде.

ЕВГЕНИЙ НЕФЕДОВ

* * *
Когда цветы им были вручены,
Когда фотограф, зарядив кассету,
Сказал: «Позвольте снять вас для газеты,
Товарищи участники войны!..»

Они по-детски были смущены,
Но по-солдатски сбросили усталость.
А я подумал: сколько ж вас осталось,
Товарищи участники войны?

И пусть порой судачат болтуны,
Ваш подвиг «упраздняя» деловито,
Народ вас никогда не даст в обиду,
Товарищи, участники войны.

И никогда заветной той весны
Забыть не сможет мир большой и светлый.
А это значит, что и вы – бессмертны,
Товарищи участники войны!

"Ее чувствуют, но не всегда понимают ее участники. Ее понимают, но не чувствуют позднейшие исследователи. Война сложна, темна и густа, как непроходимый лес. Она не похожа на ее описание, она и проще, и сложнее", - писал о Великой Отечественной войне Илья Эренбург.

Жизнь на войне. Жизнь между атаками

http://www.rg.ru/2010/05/04/life.html

корреспонденты отдела политики Дмитрий СТЕШИН и Елена ЧИНКОВА и радиоведущий Алексей ТАРУСА в канун Дня Победы поговорили с известным немецким журналистом Штефаном ШОЛЛЕМ, давно живущим в нашей стране, на тему «Россия и Германия 65 лет спустя: взгляд на Вторую мировую других поколений».

ПОСЛЕ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА ВОЙНА С АМЕРИКАНЦАМИ ДЛЯ НЕМЦЕВ - ОТПУСК

Чинкова:

- Штефан, вы 12 лет уже в России. Когда решили связать с ней свою судьбу и почему?

Шолль:

- Это было еще во время «холодной войны». Мама хотела, чтобы я стал зубным врачом, а папа - чтобы я, как и он, стал лесником. А я хотел стать историком или журналистом. Я сказал им: «Вы знаете, я буду учить русский! И стану у нас в ФРГ крупным экспертом». Просто чтобы они успокоились. И начал учиться на факультете славистики.

Чинкова:

- Очень русский вопрос: где был ваш дед 22 июня 1941 года?

С момента Победы в Великой Отечественной прошло уже 65 лет, а нынешние поколения россиян и немцев (на снимке) продолжают реконструировать события тех лет и искать свою правду о войне.
Фото: Владимир ГЕРДО. 

Шолль:

- Мои деды по возрасту были уже слишком старыми, чтобы воевать. Один возглавлял в деревне ячейку партии и был солидным нацистом. Второй был крестьянином. Его только в самом конце войны забрали в армию, и под Кенигсбергом он пропал без вести.

Стешин:

- В вашей семье вспоминают эту войну? Что вам рассказывали, какие оценки давали? 

Шолль:

- Я вырос на поле сражения, на самом западе Германии, где в конце 44-го были крупные сражения между американцами и вермахтом. Там около 60 тысяч погибших с обеих сторон. Это, конечно, не Сталинград, но мы в детстве находили штыки, каски. Туда приезжали немецкие ветераны, и нам, детям, было интересно послушать их рассказы. Все сходились в одном: для каждого немецкого солдата, который воевал на западе с американцами - для них это был отпуск после Восточного фронта. Они говорили, что американцы как вояки гораздо слабее русских. И когда я смотрю американское кино, у меня возникает некоторая ирония. Потому что там один выстрел американского снайпера - и уже пять немцев падают. 

НОВОЕ РУССКОЕ КИНО - ГОЛЛИВУДСКАЯ ЧУШЬ

Таруса:

- А вы смотрите современные русские фильмы о войне?

Шолль:

-  Если бы не смотрел, я бы не раздражался. Такое ощущение, что они у вас делаются по рецепту Голливуда, где все четко прописано. Там чуток любви надо, немножко экшн, хорошо, если в конце концов герой или победит, или если умрет, то на руках у красавицы. По-моему, эти картины неадекватны той войне.

Таруса:

- Возможно, они адекватны восприятию нового поколения?

Шолль:

- Не думаю, что молодежь имеет такой социальный заказ. Никто не говорит: мы хотим китч о войне.

Таруса:

- Вы считаете, что это китч? 20-летние не понимают, в чем кайф русской кухни, зато с удовольствием едят чипсы, суши, пьют колу. Фильмами «Отец солдата», «Судьба человека», «Освобождение» 20-летних не тронешь. А вот, допустим, фильм «Мы из будущего», хотя он снят по тем же рецептам Голливуда, может напомнить им о том, что была великая война. 

Шолль:

- Не думаю, что у вас ее забывают. Потому что в школьной программе очень большой раздел посвящен  войне. Скоро у вас большой праздник - юбилей окончания войны. Государство хочет его достойно отметить. Не понимаю,  почему к этому юбилею нельзя снимать более качественные фильмы?

Чинкова:

- А у немцев лучше получается?

Шолль:

- Там проблема другая. В отличие от вас об этой войне уже давно с удовольствием забыли просто.

НЕМЦАМ УДОБНЕЕ ПОМНИТЬ О ХОЛОКОСТЕ

Звонок от Андрея:

- Мой дед был ранен на войне, но у меня злобы на немцев нет. Мы жили в Казахстане, у нас в классе учились немцы, друзья были немцы, невестка была немка. Как сейчас современная молодежь в Германии относится к русским? 

Шолль:

-  Немцы думают меньше об этой войне. Для них был так называемый «час 0», это было 9 мая 1945 года. Все захотели жить по-новому, когда поняли, что фашизм с его идеей об исключительности Германии, о том, что немцы - самый сильный, умный, красивый народ, привел всех к краху. Поэтому лучше, мол, о той эпохе вспоминать пореже. Меня бесит, что у нас очень избирательная система покаяний. Памяти жертв холокоста - 6 миллионов евреев, которые погибли в концлагерях (что, конечно, жутко), - посвящаются бесчисленные передачи. Это все правильно, но нельзя забывать, что в то же самое время от рук немцев погибли 27 миллионов советских людей. В основном - мирных жителей. Вот об этом вспоминать не очень хотят.

Чинкова:

- А никто не пытается напомнить об этом в Германии? 

Шолль:

-  Есть, конечно, передачи, кинофильмы. Взять тот же фильм «Сталинград», о котором вспомнил господин Стешин, где показывается, как немецкие солдаты расстреливают детей. Но все-таки была «холодная война», Советский Союз был противником ФРГ. За этим тоже политика стоит.

Май 1945-го, Берлин. Рейху капут... Для этого германского солдата и других его сограждан наступает «час 0» - рубеж, с которого немцы попытаются жить по-другому. 

Стешин:

- Я бы ориентировался тут на наших предков. Моя бабушка родилась в Сталинграде, ушла оттуда вместе с последней колонной беженцев. Шли они через степи, и немецкие летчики упражнялись в снайперской стрельбе, гонялись за отдельными людьми по степи. Бабушка оказалась в Саратове, там ее сразу призвали, потому что она только что школу окончила. Она пошла в ПВО, в зенитчицы, чтобы отомстить. Дошла  до Франкфурта-на-Одере. А буквально 7 - 8 лет назад она мне сказала: «Ты знаешь, я немцев давно простила, никакого зла на них не держу». 

Чинкова:

- Штефан, как вы считаете, современные народы России и Германии простили друг друга? Вы лично почувствовали рубеж, когда это произошло?

Шолль:

- Я жил раньше рядом с голландцами, бельгийцами. Наши деды голландцев захватили за 1,5 суток. Самое страшное, что с ними сделали, - отнимали у них велосипеды. Голландские знакомые до сих пор негодуют, объясняют, что для их народа это был ужасный удар. Ведь велосипеды для них - основной транспорт. И вот я только что был в Волгограде, общался с молодежью. Там просто на каждом шагу чувствуешь, что произошло в войну. Но звучали вопросы: как нам подняться на такой же экономический уровень, как немцы?

Чинкова:

- Насчет страшного. У вас пытаются напоминать о зверствах во время войны?

Шолль:

- В начале 90-х историк из Гамбурга организовал большую фотовыставку на тему, что творил вермахт на Восточном фронте. Чтобы показать, что немцы уничтожали не только евреев. Там гоняли русских девушек по полям, используя их как миноискатели. Это фотографировали сами солдаты! Был долго такой миф, что СС - сволочи, а вот немецкая армия на фронте воевала честно. По-моему, в этой войне все так озверели... 

Чинкова:

- А тема о якобы массовых изнасилованиях немок советскими солдатами в зонах оккупации?

Шолль:

- Наши однобоко смотрят на историю - конечно, это имело место, но не 2 миллиона изнасилований, как преподносила наша пропаганда! Цифры здесь превышены раз в 10. И по масштабам ужаса, кстати, это несопоставимо с бомбежками союзников. В ГДР тема изнасилований была табуирована, а вот в ФРГ в разгар «холодной войны» выходили псевдомемуары немецких солдат с очень жуткими историями. Советские воины в них представали какими-то дикими монголами. Только при Горбачеве в Западной Германии был дан сигнал, что русские - это не варвары и с ними можно иметь дело.

А про изнасилования немцами советских женщин у нас молчали всегда. Дескать, секс со славянками арийцам  был запрещен - и точка. Хотя на фронте все эти правила легко нарушались, и от немецких историков я знаю, что на самом деле это было очень широко распространено. Зачастую женщинам приходилось вступать с ними в сексуальные отношения, только чтобы получить кусок хлеба.

Звонок от Марины:

- Конечно, война эта наша и Победа наша. Пока живы внуки, правнуки тех, кто погиб за Родину. Но меня приводят в отчаяние эти акции, когда молодежь свозят на автобусах со всей страны в Москву митинговать за казенный счет...

Стешин:

- Меня тоже коробит казенный патриотизм. Например, у меня в семье отношение к этой войне всегда было свято, и без каких-то команд меня, маленького, водили на Мамаев курган, к примеру. Я думаю, что самый лучший способ извратить отношение к Победе и к этой войне - насаждать это официально. Посмотрите, во что вылилась история с георгиевскими ленточками. Когда их малолетки привязывают на джинсы или вдевают в ботинки вместо шнурков...

НЕМЦЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ БЛАГОДАРНЫ СТАЛИНУ

Чинкова:

- Штефан, как в Германии отнеслись к тому, что Парламентская ассамблея Совета Европы уравняла режимы Сталина и Гитлера?

Шолль:

- Для немецкого мышления здесь ничего нового нет - оба режима были тоталитарными. С другой стороны, никакой серьезный историк не будет говорить, что Гитлер и Сталин - это одно и то же. Там была тонкая, но очень основательная разница. Гитлер был человек действительно больной, как говорится, псих. Сталин тоже был неадекватен, но во время войны он был готов прислушиваться к мнению своих генералов в отличие от Гитлера. Еще очень важно, у Сталина была другая идеология. Он не считал, что, кроме советского или русского народа, все остальные недочеловеки. Немцы должны быть ему благодарны за то, что он не мстил им за то, как они вели себя в России.

Чинкова:

- Так можно вас, Штефан, поздравить с 65-летием нашей Победы?

Шолль:

- Я не знаю, нашей, вашей. Понимаете, у меня русская жена, маленькая дочка. Она наполовину русская, наполовину немка. Она должна надевать майку, где написано: «Это моя Победа»?  У нее один прадедушка погиб на той стороне, а другой - на этой стороне. Мы живем в России, она вырастет сначала русской. Но все-таки я ей буду рассказывать, что у нее немецкие предки. И что ей сказать насчет этой Победы?

Таруса:

- Скажите, что это наша общая Победа и наша общая судьба.