ПРОЛОГ

        «Робин Гуд мертв».
        В Шервудском лесу прошел дождь. Капли воды стекали по деревьям и шлепались на землю. На беспросветно сером небе теснились тучи. Этим летом, казалось, дождь шел не переставая, размывая почву, изнуряя людей и животных. В лесу все замерло. Не было слышно ни звука, кроме стука дождевой воды, собирающейся в лужи.
        – Робин Гуд мертв, – шепотом сказал себе шериф Ноттингемский. Он лежал в постели, слушая дождь. На каменном полу рядом с кроватью стояла жаровня, но огонь в ней давно погас, и шериф дрожал от утреннего холода. В сотый раз ему вспомнились события годовалой давности – смерть человека, которого он ненавидел больше всех… и больше всех боялся.
        Король Джон под страхом смертной казни приказал ему выследить Робин Гуда, и он затравил его как лесного зверя. Один за другим разбойники были изловлены, пока на свободе не остался только их вожак. А потом, наконец, Робин Гуд пал, сраженный градом стрел, и его тело было погребено в самой глубине леса. У Робин Гуда не будет ни надгробного камня, ни могилы мученика. Его ждет забвение.
        «Робин Гуд мертв».
        В тот день шериф в полной мере почувствовал вкус победы, но к вечеру ощущение триумфа куда-то испарилось. Он до сих пор не понимал, что произошло. Разбойники – Малыш Джон, Уилл Скарлет, сарацин Назир и монах-вероотступник брат Тук – были его пленниками. Они были в его власти, но потом неведомо как ускользнули от него.
        Кто был человек в капюшоне? Он явился из леса, проник в лачугу, где сидели пленники, и освободил их. Какой-то миг он стоял перед шерифом и бросал ему вызов, а солдаты шерифа застыли, не смея шелохнуться. Невероятно! Простодушные глупцы будто верили в то, что это вернулся призрак Робин Гуда, чтобы наводить на них ужас.
        «Он мертв. Он не мог остаться в живых».
        Шериф перевернулся на другой бок и уставился на гобелен, висящий на стене. На нем был изображен яркий летний пейзаж, призванный создавать ощущение тепла. Это был хороший год. Похоже, разбойники из Шервудского леса куда-то пропали. Только Марион – так называемая жена Робин Гуда («Вдова», – поправил себя шериф) – все еще находилась в Ноттингеме. Ее отец, сэр Ричард Лифорд, сумел вымолить или купить у короля помилование для нее. Но шерифу не было до нее дела – без остальных ее можно было не опасаться.
        Избавившись от Робин Гуда, шериф навел в округе свои порядки. Налоги в этом году были высоки, но никто не помешал ему их собрать. Дороги, проходящие через Шервудский лес, наконец-то стали безопасными. И никто не протестовал, если какого-нибудь жалкого крестьянина подвергали порке или браконьеру отрубали правую руку.
        Это был хороший год. Робин Гуд был мертв. Так почему же шериф не мог заснуть?
        Люди считали, что он жив. Они отказывались верить в то, что Робин Гуда больше нет... и почему-то в глубине души шериф и сам в это не верил. Человек в капюшоне явился из леса и спас разбойников. Это был не Робин Гуд... но кто же тогда?
        Шериф натянул грубые льняные простыни на голову, закрыл глаза и сделал еще одну попытку уснуть.

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:13:42)

ГЛАВА 2

        Это был огромный мужчина мощного телосложения с длинными черными волосами, черной же бородой и черными глазами – зеркалом души того же цвета. Почетный гость и солдаты, которых он привел с собой, начали пить еще до прибытия на пир, и теперь напоминали скорее стаю диких животных, нежели свиту благородного господина. Они рычали, громко хохотали и набрасывались на еду словно стервятники. Они продолжали пить, и чем больше пили, тем необузданнее становились.
        «Благороднейший лорд Оуэн Клан» был не из тех людей, которых можно было ожидать увидеть на почетном месте за столом графа Хантингдона. Граф не доверил бы ему и работу на конюшнях. Но он был причиной этого званого вечера, и сколько бы он ни выпил и как бы вызывающе ни держался, нужно было оказать ему уважение, предоставив почетное место за главным столом, и исполнять все его прихоти.
        Шел 1209 год, и король Джон тайно замышлял выступить с армией против валлийского короля Лливелина Великого и заставить его подчиниться английской короне.
        С самых первых дней нормандского завоевания Уэльс доставлял норманнам одни неприятности. Юг дался завоевателям сравнительно легко, но вот покорить Север с его холмами и горами оказалось куда сложнее. Случись северным валлийцам, кланы которых сейчас враждовали между собой, объединиться, они бы представляли собой реальную угрозу английской короне. Такая угроза реализовалась в лице Лливелина – самого любимого короля за всю историю Уэльса. Несмотря на то, что он признал себя вассалом короля Джона, он все еще не покорился и стремился к независимости... и валлийцы постепенно объединялись под его знаменами. Вот почему король Джон собирался предпринять карательные меры.
        Но все усложнялось наличием лордов марки³. Когда Вильгельм Завоеватель вошел в Уэльс, он не помешал формированию ряда крупных владений на границе между двумя странами. Это было ошибкой, о которой часто жалели его преемники. Лорды марки стали грозной силой. Они держали личные армии и применяли свои собственные системы правосудия. Для англичан они были англичанами, для валлийцев – валлийцами, но на самом деле они не принадлежали ни той, ни другой стране. Они были независимыми, преданными лишь самим себе.
        Оуэн Клан был самым влиятельным из лордов марки. Именно от него зависел исход войны короля Джона с валлийцами.
        Король Джон мог надеяться на победу только в том случае, если ему удастся привлечь Оуэна на свою сторону. Чтобы добраться до врага, королевской армии нужно было пройти через владения Оуэна, а без разрешения лорда это было невозможно. Больше того – если бы Оуэн со своей личной армией присоединился к англичанам, победа была бы гарантирована. Вот почему был устроен этот званый вечер. Король Джон нуждался в Оуэне Клане.
        Денег для увеселения лорда марки воистину не пожалели. В парадном зале Хантингдон-Касла собрались все именитые люди округи: шерифы, аббаты, графы и рыцари. В подсвечниках и светильниках на столах горели дорогие свечи из пчелиного воска, а подставки для персональной салфетки, ножа и ложек для почетного гостя были из чистого серебра. Угощение было под стать убранству помещения. Всего было три перемены блюд. В каждую входили сладкие и пикантные яства, которыми можно было наслаждаться в любом порядке. Специально для праздника закололи быка. Туша была зажарена целиком, и подана на отдельном столе. За главным столом лилось рекой только лучшее французское вино. Другим столам приходилось довольствоваться крепким элем. Главный повар превзошел самого себя, соорудив пирог в виде замка и украсив его орехами и марципаном. Шедевр кулинарного искусства стоял в центре стола и выглядел поистине впечатляюще. Вместо обычного меда в чашах на столах был сахар – неслыханная роскошь, поскольку сахар приходилось везти из Испании, затрачивая баснословные суммы. Слух пирующих услаждали менестрели, которые играли на инструментах, пели и пересказывали предания о короле Артуре и рыцарях круглого стола. Все знали сюжет этих преданий, но с удовольствием слушали их снова и снова.
        И все же это был непростой союз. Трудно было представить себе людей, которые бы больше отличались друг от друга, чем Хантингдон и Оуэн Клан. Хантингдон посвящал свою жизнь охоте и рыцарским турнирам. Он держал соколов и породистых лошадей. Трижды в день граф посещал мессу, и случалось, даже почитывал книги. Оуэн Клан предпочитал развлекаться, глядя на то, как люди убивают друг друга.
        Не далее как за день до этого званого вечера его боец поразил очередного соперника, обеспечив Оуэну победу. Каждую неделю в замке Оуэна проводились смертельные бои в окружении зрителей – пьяных, веселящихся солдат. Он обустроил специальную арену для этих кровавых игр, обнеся большими деревянными щитами пыльную яму, где сражающиеся, каждый из которых был вооружен двумя мечами, могли драться на манер античных гладиаторов. Последний бой длился почти полчаса и был поистине захватывающим зрелищем. Соперник отличался ловкостью и отвагой, но в конце концов боец Оуэна одолел его, вонзив ему меч прямо в сердце, из-за чего тот умер мгновенно. Благодаря этой победе, Оуэн выиграл на ставках небольшое состояние.
        Глядя на то, как к столу подносят новые партии вина и еды, Оуэн расплылся в улыбке. Он схватил хлеб, пальцем намазал на него толстый слой масла, а затем окунул в подливку, не обращая внимания на взгляды других гостей. Среди воспитанных людей было принято оставлять хлеб для бедных, толпящихся у стен замка, но что за дело было Оуэну до хорошего тона? Слуга наполнил его кубок, и он снова быстро осушил его. Оуэн знал, что англичане стремятся добиться его расположения, и что он необходим им в борьбе против валлийцев. Он был твердо настроен получить от этого максимум удовольствия.
        Откинувшись на спинку стула, Оуэн огляделся… и увидел Марион.
        Она сидела рядом со светловолосым юнцом – сыном графа, или кто он там. Оуэну не было до него никакого дела. А вот девица... Было в ней что-то такое, что его будоражило. В ней была красота, искренность... и еще он чувствовал в ней силу духа. Оуэн Клан представления не имел, кто она такая. Ему это было безразлично. Внезапно его обуяла страсть к ней. Только это и имело значение.
        Роберт Хантингдон поднял глаза и заметил, что Оуэн Клан смотрит в их сторону.
        – Лорд Оуэн смотрит на вас, – шепнул он Марион. – Лучше бы вам держаться от него подальше.
        Марион задумчиво посмотрела на Роберта:
        – Так я и сделаю.
        Менестрели снова ударили по струнам, и часть гостей поднялась из-за столов, намереваясь танцевать. Какой-то юный дворянин пригласил Марион, а Роберт следовал за ними со своей партнершей, имя которой он забыл сразу после того, как пригласил ее. Он был обеспокоен. Хотя Оуэн не сделал попытки присоединиться к танцующим, Роберт видел, что лорд марки по-прежнему не сводит глаз с Марион, и чувствовал, что что-то назревает.
        Танцевали медленный, торжественный танец наподобие паваны, в котором участники сообразно смене музыкальных фраз обменивались партнерами. Следуя фигурам танца, Марион перешла на другую сторону зала, повернулась, и вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит и ухмыляется светловолосый помощник шерифа Ноттингемского – Гай Гизборн.
        – Вы и в Шервудском лесу танцевали? – издевательски спросил он, беря ее за руку. Марион медленно кружилась под музыку.
        – Что же вы? Уже забыли, леди-разбойница? – продолжал Гизборн, притворно улыбаясь.
        По счастью, музыка переменилась, и на этот раз ее партнером оказался Роберт. Она едва ли обменялась с ним словом на протяжении всего вечера, но теперь была рада оказаться возле него. Роберт почувствовал, что она страдает.
        – Гизборн? – тихо спросил он.
        – Я желаю ему смерти, – прошептала Марион.
        Спустя несколько минут Марион снова танцевала со своим первым партнером, а потом музыка закончилась. Кавалеры поклонились, дамы сделали реверанс. Со стороны гостей, сидящих за длинными столами, послышались аплодисменты, и танцоры начали рассаживаться. И тут свой удар нанес Оуэн.
        Он наблюдал за танцем, не сводя глаз с Марион, со странным жгучим желанием, и в какой-то момент прошептал:
        – Клянусь Сатаной, как она двигается!
        Этого богохульства не услышал никто, кроме одного из его рыцарей. И вот внезапно он стоит посреди зала, покачиваясь от выпитого вина, всего в нескольких дюймах от Марион.
        – Повторите! – крикнул Оуэн на весь зал. – Потанцуй и со мной!
        На какой-то миг никто не знал, что делать. Почти неосознанно рука Роберта легла на рукоятку кинжала, который он носил на поясе. Марион остановилась в нерешительности – Оуэн перегородил ей дорогу. Юный дворянин, ранее танцевавший с Марион, побледнел и удалился, бросив ее на произвол судьбы. Музыканты не издавали ни звука. Только шериф Ноттингемский и его брат не могли сдержать улыбок. По их мнению, Марион заслуживала всего, что бы с ней ни произошло, и даже худшего.
        Потом со своего места поднялся граф Хантингдон. Оуэн Клан был его гостем. Король дал графу поручение, и только это имело значение. Он подал знак менестрелям, и музыка возобновилась. Теперь танцевали только Оуэн с Марион. Роберт занял свое место за столом. Он чувствовал отвращение к поступку отца. По отношению к гостю – леди Марион – было проявлено неуважение. Граф должен был вмешаться!
        Вместо этого граф только наблюдал, как танцуют Оуэн и Марион. Оуэн еле двигался, не обращая внимания на музыку. Он не сводил глаз с лица девушки, глядя на то, как она двигается, как ее тело наклоняется и поворачивается в танце. На лбу Оуэна блестели капли пота. Его губы, почти скрытые черной бородой и усами, были влажными.
        Вдруг он схватил ее. Музыканты сбились и музыка замолкла. Оуэн притянул девушку к себе. Его губы приблизились к ее щеке, но Марион была к этому готова, и в последний момент сумела вырваться, отступила и изо всех сил ударила его. Звук пощечины разнесся по заполненному людьми залу словно удар грома. Голова Оуэна дернулась, глаза широко раскрылись. Однако боли, казалось, он не почувствовал.
        Несколько секунд он стоял молча. Секунд или часов? Никто не знал, что теперь сделает лорд марки. Убьет девушку? Уйдет? Оуэн медленно поднял руку и потер ударенную щеку. И улыбнулся. Улыбка перешла в смех. Смех сотрясал все его тело, становился все громче, потом его подхватили люди Оуэна. Скоро все присутствующие в зале смеялись – все, кроме отца Марион и Роберта. И конечно, самой Марион. Пунцовая от гнева и унижения, она вернулась на свое место.
        – Я, кажется, влюбился! – выкрикнул Оуэн ей вслед.
        Новый взрыв смеха. Теперь его люди одобрительно гудели и аплодировали. Утирая слезы, выступившие на глазах от смеха, Оуэн повернулся, намереваясь вернуться на свое место... и почти столкнулся с Робертом Хантингдоном. Улыбка Оуэна растаяла. Смех окружающих стал неуверенным, а потом и вовсе смолк. Невероятно! Мальчишка – какой-то мальчишка – встал у него на пути. Рука юнца лежала на рукояти меча.
        – Извольте извиниться, милорд! – потребовал Роберт.
        – Извиниться? – тихо переспросил Оуэн. – Что ты сказал?
        – Роберт! – граф Хантингдон вскочил с места и пытался его остановить.
        Роберт не обратил на отца никакого внимания:
        – Думаю, вы слышали!
        Ярость заставила Оуэна протрезветь не хуже, чем если бы его окатили ведром ледяной воды.
        – Дерзкий щенок! – прорычал он, выхватывая меч из ножен. – Я разорву тебя на куски!
        – И на сколько же? – отозвался Роберт, в свою очередь обнажая меч.
        Поединок начался прежде, чем кто-нибудь успел понять, что происходит. Зал, где только что танцевали, превратился в смертельную арену, праздник сменился боем. Звенели мечи, солдаты Оуэна одобрительно рычали, а граф Хантингдон тщетно приказывал страже разнять сражающихся: в общей суматохе его никто не слышал.
        По силе Оуэн Клан превосходил своего противника. Он размахивал мечом словно топором, и одним ударом мог перерубить Роберта напополам. Но Роберта Хантингдона обучали искусству владения мечом с раннего детства, и по сути это был поединок между искусством и грубой силой. Несмотря на то, что Оуэн осыпал соперника градом ударов, ни один из ударов и близко не подбирался к цели, тогда как выпады Роберта и парирование ударов Оуэна заставляли лорда марки отступать. Каждому свидетелю происходящего было очевидно, что юноша оказался более чем достойным противником.
        Вдруг лезвия мечей сцепились между собой, и руки противников, сжимающие рукоятки, соприкоснулись. На стене ярко пылал факел. Увлеченные поединком, соперники оказались к нему слишком близко. То, что начиналось как поединок мастерства, стало поединком силы, когда сцепились клинки. Теперь же, когда руки сражающихся того и гляди опалит огонь, они состязались в выносливости. Пламя было все ближе, про мечи почти забыли.
        Не в силах больше терпеть, Оуэн Клан издал громкий крик, отступил и выронил оружие. Дрожа от боли и унижения, он растирал руки, покрывшиеся волдырями, а толпа молча взирала на происходящее. Невероятно! У всех на глазах юноша бросил лорду вызов и одержал над ним победу!
        Однако, граф Хантингдон не чувствовал гордости за победу сына.
        – Роберт! – воскликнул граф, становясь между противниками. – Ты совсем потерял разум?
        – Я требую, чтобы его высекли! – бушевал Оуэн. Он полностью протрезвел и теперь вел себя как избалованный ребенок, а не как благородный лорд марки. – Так ты встречаешь гостей, Хантингдон? – скулил он. – Я – Оуэн Клан!
        Граф мучительно пытался подобрать нужные слова, но ничего не выходило. Вместо этого он повернулся к сыну, который стоял рядом в ожидании, вложив меч в ножны. Лицо Роберта ничего не выражало.
        – На колени! – велел граф.
        Роберт не сдвинулся с места.
        – Я приказываю, Роберт! – закричал граф.
        Роберт молчал, не решаясь говорить. Он никак не мог поверить в происходящее. Оуэн Клан повел себя как дикарь. Он – Роберт – поставил его на место. Его отцу следовало им гордиться. По мнению Роберта, действия графа были не только несправедливыми, но и трусливыми.
        Он поклонился Марион, а затем, не обращая внимания на отца, вышел из парадного зала.
        Оуэн провожал его горящим взглядом.
        – На меня напали! – воскликнул он. – Оскорбили! Выставили дураком! И это твоя дружба?
        Граф Хантингдон поднял руки, пытаясь успокоить гостя:
        – Он попросит прощения! Клянусь, милорд!
        – Так и будет! – ревел Оуэн. – Так и будет, Хантингдон! А иначе, клянусь молотом Тора, ни один королевский солдат не ступит на мои земли!
        Граф Хантингдон склонил голову. Марион сидела в тишине, все еще не понимая, что только что произошло. Роберт Хантингдон… Почему он встал на ее сторону? Какое ему было до нее дело? Сидящий напротив нее шериф Ноттингемский осушил свой кубок, пребывая в глубокой задумчивости. Поединок позабавил его, и он жалел лишь об одном – что ни один из соперников – ни дикарь, ни сопляк – не пострадал. Так значит, Оуэн влюбился в Марион? А Роберт вступился за нее?
        Шериф уже строил планы использования сложившейся ситуации в своих целях. Год назад он желал Марион смерти. Но, возможно, смерть для нее была бы слишком простым и легким выходом. Шериф улыбнулся. Да, возможно, был и другой способ избавиться от нее.

____
³ Марки — пограничные территории между центрами правления. Валлийская марка (англ. Welsh Marches, валл. Y Mers) — традиционное название областей на границе Уэльса и Англии.

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:14:24)

ГЛАВА 4

        Через день после похищения Марион сэр Ричард стоял перед шерифом Ноттингемским. Он был бледен от потери крови. На голове, куда пришелся удар меча, темнела запекшаяся рана. Люди Оуэна посчитали его мертвым, но он был жив. И твердо настроен вернуть Марион, чего бы это ни стоило.
        – Добавьте тесьмы по вороту.
        Казалось, шерифа больше интересует новый наряд, который он заказал у своего портного, чем раненый рыцарь с его выдумками про похищение и покушение на убийство. Его брат аббат Хьюго, скрючившийся над ворохом бумаг, шумно фыркнул. Сэр Гай Гизборн смотрел на Ричарда Лифорда с холодным презрением.
        – Мне нужны солдаты, – сказал сэр Ричард.
        – Почему вы пришли к нам? – шериф вялым взмахом руки отпустил портного. – Почему не к вашему другу графу Хантингдону?
        – Потому что у него связаны руки – приказ короля.
        – У меня тоже, – улыбнулся шериф. – По той же причине. Король Джон ищет дружбы с Оуэном. Если я дам вам солдат для борьбы с ним, и это дойдет до короля, он с меня голову снимет.
        Шериф снова переключил свое внимание на богатые бархатные наряды, выставленные в его покоях, чтобы он мог рассмотреть их получше. Сэр Ричард вздохнул. Он не хотел обращаться к шерифу, но у него не было выбора. Помилование Марион королем дорого ему обошлось. У него не было ни солдат, ни денег, чтобы их нанять. Путь к графу Хантингдону был заказан. Больше не было никого.
        – Сколько вы мне заплатите за солдат? – спросил шериф, сделал паузу, и добавил: – Пять сотен марок?
        – Пять сотен? – сэр Ричард покачал головой. – Это грабёж!
        – Подумайте о том, чем я рискую...
        Шериф смотрел на него, почти уверенный в том, что сэр Ричард не сможет отказаться. Получив солдат, он сможет атаковать замок Оуэна, спасти Марион. Если ее не вызволить, с ней может произойти что угодно... если уже не происходит. У него не было выбора.
        – Хорошо! Я достану деньги! Но люди нужны мне прямо сейчас!
        – Когда я получу деньги? – спросил шериф.
        – В последний день месяца.
        – А какие будут гарантии?
        В первый раз за весь визит сэра Ричарда аббат поднял голову.
        – Его земли и усадьба в Лифорде, – сказал он, презрительно кривя рот.
        Сэр Ричард стоял как громом пораженный. Это был чистой воды шантаж. Шериф с братом отлично знали, что он никогда не найдет такую огромную сумму всего за двадцать дней. Его практически грабили. Но что он мог поделать?
        – Я согласен, – сказал он.
        В ту же минуту аббат оживился. Перо так и бегало по бумаге, пока он составлял договор. Тут же нашелся воск, и сэр Ричард скрепил документ своей печатью. Гай Гизборн выступил свидетелем.
        – Предосторожность, не более того, – пояснил шериф, улыбаясь. – И, чтобы продемонстрировать мою добрую волю, даю вам бесплатно Гизборна!
        Гизборн не ожидал ничего подобного.
        – Милорд! – возмутился он.
        – Не спорь, Гизборн! – продолжал шериф. – Тебе не помешает практика! Да, кстати, щиты для солдат будут без обозначений. Я не хочу, чтобы Оуэн узнал, чьи это люди. – Он бросил взгляд на сэра Ричарда. – Вы получите их завтра. К тому времени договор будет готов.
        Сэр Ричард посмотрел на аббата, который строчил с таким пылом, какого за ним никогда не замечалось при составлении религиозных текстов. Он почувствовал, как в нем поднимается волна отвращения, но все уже было сказано. Он в последний раз встретился глазами с шерифом, поклонился и вышел.
        – Милорд, я протестую! – начал Гизборн, как только дверь закрылась.
        – Ты едешь, Гизборн! – рявкнул шериф. – А ещё едет гонец к Оуэну Клану! Притом, немедленно! Лорд Оуэн должен знать о глупости, задуманной сэром Ричардом!
        – Но... – Гизборн нахмурился. Если лорд Оуэн будет знать, что мы наступаем, мы попадём в засаду и будем перебиты!
        – Верно, попадёте в засаду, – согласился шериф. – Но не будете перебиты, болван! Как только вас атакуют, вы все обратитесь в бегство! И оставите сэра Ричарда одного.
        Теперь, наконец, Гизборн все понял, и невольно восхитился коварством своего господина. Аббат Хьюго закончил писать и со злорадной ухмылкой положил перо на стол.
        – Договор готов, – сказал он, демонстрируя лист бумаги.
        Шериф взял документ.
        – Не договор, – тихо возразил он. – А завещание.

* * *
        Гизборн и сэр Ричард выехали из Ноттингема ранним утром на следующий день, за ними ехало около сорока человек. Солдаты шерифа были без щитов и без знамен – безликая армия. Путь был неблизкий, но двое мужчин едва ли обменялись словом. На подъезде к замку Оуэна на валлийской границе, казалось, с земли схлынул весь цвет, и трава была скорее серого, чем зеленого цвета. Голую равнину наполняли звуки тихо стонущего ветра, небо заполонили набегавшие друг на друга облака. Назревала буря. Все вокруг было залито странным угрожающе-синим светом, воздух был тяжелым и угнетающим.
        – Замок Клан ― за этим холмом, – наконец сказал Гизборн.
        Не успел он произнести эти слова, как ловушка захлопнулась. Гонец шерифа добрался до Оуэна накануне, и теперь за холмом их ждали две дюжины пеших и конных солдат. С громкими криками они бросились вперед.
        Сэр Ричард без колебаний выхватил свой меч и погнал коня в сторону врага, ожидая, что Гизборн и его люди сделают то же самое. Проехав несколько ярдов, он вдруг понял, что рядом никого нет. Гизборн исчез, его люди разбежались. Они даже не сделали вид, что вступают в бой. И тут сэр Ричард понял, что шериф его предал. Здесь он найдет свою смерть. Его миссия была обречена на провал еще до ее начала.
        Жгучая ярость закипела у него в крови, и это придало ему сил. С поднятым мечом он бросился в самую гущу людей Оуэна, разя направо и налево. Если ему суждено умереть (а смерть – удел всех людей), по крайней мере он захватит несколько из них с собой!

* * *
        За западней следил какой-то всадник, скрытый среди деревьев на некотором расстоянии от места событий. С такого отдаления обычный человек не рассмотрел бы, а тем более не распознал лицо Гизборна, но этот человек его узнал, и в его глазах сверкнула ненависть. Его внешность говорила о том, что он не англичанин: слишком темная кожа, слишком черные волосы и курчавая борода. Он шепотом выбранился на языке, которого в Англии не понял бы никто.
        Человека звали Назир. Он был сарацином и когда-то – одним из товарищей Робин Гуда.
        То, что он оказался здесь сейчас, было случайностью, но броситься вперед его заставила холодная ярость. Он знал Гизборна. И знал сэра Ричарда, отца Марион. Он не знал, что они делали здесь, в такой близости к Уэльсу, но для того, чтобы требовать объяснений, момент явно не подходил.
        До того, как подоспел Назир, сэр Ричард успел поразить трех врагов. Будучи внезапно атакованы с тыла неизвестным всадником, люди Оуэна бросились врассыпную и перестроились. Но не все: дважды сверкнул меч Назира, и два человека упали замертво.
        – Назир! – сэр Ричард дышал с трудом. Он был ранен в правую руку, а его сорочка была залита кровью. Он смотрел на Назира как на явление из сна.
        – Уходите! – велел Назир.
        Гизборн со своим отрядом давно скрылись из вида. Из солдат Оуэна в живых осталось не менее полутора дюжин человек. Силы были слишком неравны. Не успели сэр Ричард и Назир развернуть коней, как солдаты Оуэна бросились на них.
        – В ту сторону!
        Назир показал сэру Ричарду направо, а сам поскакал налево. Это была старая военная хитрость: они разделились, заставляя и врага разделиться. Теперь, когда одна половина вражеского отряда преследовала Назира, другая – сэра Ричарда, была надежда, что хотя бы один из беглецов сумеет спастись.
        Но свою удачу Назир уже исчерпал. Он потерял свой меч в первом столкновении, и скача по узкому оврагу, увидел, что враг подтянул подкрепление, и путь прегражден: неведомо откуда появилось еще шесть человек. Сарацин развернул коня, но преследователи уже настигали его. Часть заехала с края оврага. Он был окружен со всех сторон, как сверху, так и снизу. Кольцо сжималось.
        Назир прыгнул на скачущего рядом солдата, и оба они покатились на землю. В падении Назир дотянулся до кинжала, спрятанного в ножнах у него на лодыжке. Кинжал мелькнул словно язык змеи, и когда Назир поднялся на ноги, противник был мертв, а его меч был у Назира.
        Окруженный небольшой (и наполовину конной) армией, и вооруженный одним лишь мечом, обычный человек сдался бы в плен, но Назир когда-то был членом сарацинского ордена ассасинов – профессиональных убийц. Он был так же неспособен сдаться, как и летать. Меч сарацина снова и снова разил противника, но в конце концов его самого настиг удар по голове, и он упал на спину. В следующую секунду к его горлу было приставлено десять клинков.
        Тем временем сэру Ричарду удалось ускользнуть от преследователей. Ослабевший и окровавленный, он направил своего коня от поля битвы, а убедившись в том, что за ним никто не следует, остановился и стал ждать Назира. Но Назир так и не появился. Солнце начинало заходить, и сэр Ричард поежился от вечерней прохлады. Вокруг было тихо. Сарацина по-прежнему не было видно.
        В конце концов сэр Ричард натянул поводья и начал медленный путь назад в Лифорд. Он уезжал с тяжестью на сердце. Назира схватили, Марион была потеряна. Шериф предал его, и если сэр Ричард не найдет пять сотен марок, он потеряет и свои земли, и усадьбу Лифорд. Он потерпел поражение именно сейчас, когда в нем больше всего нуждались.
        И на всем белом свете не было ни единого человека, которого он мог бы просить о помощи.

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:14:58)

ГЛАВА 6

        Когда в деревню въехал всадник на белом коне, Эдвард из Уикхема работал на огороде. Вытирая пот со лба и щурясь от солнца, он смотрел, как тот едет к ручью, протекавшему через деревню. В ручье стирали одежду, его поток вращал колесо мельницы, из него же брали воду для полива. Эдвард бросил мотыгу и выпрямился. Всадник подъехал ближе. Это был молодой светловолосый дворянин в дорогой одежде. Эдвард выступил вперед. На его лице не было и намека на приветливую улыбку.
        От природы Эдвард был добрым человеком, но в глубине его души пылал гнев. Уикхем был всего лишь крохотной деревушкой: несколько домов и домишек, общий амбар, мельница и кузница. Часть строений почти развалилась. Более крепкие дома с белеными глиняными стенами и крышами из тростника после недавних дождей были чумазыми и сырыми. Земля размокла, повсюду была грязь. Если бы у него был выбор, он бы предпочел жить в другом месте, и все же именно здесь он прожил всю свою жизнь. Эдвард из Уикхема... Вот и все, чем он стал. Ведь он был привязан к деревне, как бык привязан к плугу, и в такой же степени, как тот бык, мог определять свою судьбу.
        Он был сервом. Все они были сервами. А что такое серв? Эдвард не получил образования, он даже читать не умел, но однажды он спросил у брата Тука, что значит это слово.
        – Это из латыни, – ответил Тук. – От слова servus, что значит – раб.
        Для Эдварда это было больше, чем просто слово. Это означало, что для того, чтобы ему разрешили работать на своем участке или полосе поля, он сначала должен возделать землю, принадлежащую местному лорду. Это означало, что несмотря на то, что он живет на опушке леса площадью больше тридцати квадратных миль, ему не позволено даже собирать в нем хворост для разведения огня. Это означало скудную пищу в лучшие времена, и голод и болезни – в худшие. И еще это означало жить в страхе жестокого наказания за самые незначительные проступки: огромный штраф за перемолку своего же зерна на муку, порка за непочтительность к господину, отрубание руки за поимку в силки даже одного-единственного зайца.
        И все же было время, когда Эдвард надеялся на перемены, на то, что однажды он перестанет быть сервом. Эту надежду дал ему Робин Гуд. Год назад он утратил эту надежду навсегда.
        Теперь он был невесел, и это было видно по тому, как он поприветствовал гостя, проговорив без малейшего энтузиазма:
        – Доброе утро, милорд.
        Роберт взглянул на селянина – седые волосы и борода, простая рубаха из грубой ткани, босые ноги. Он почувствовал его враждебность, но проигнорировал ее.
        – Это Уикхем? – спросил он.
        – Да, милорд, – ответил Эдвард. – Местечко у нас захудалое, сами видите. – Он потер свои мозолистые руки. Часы работы на грядках – и ради чего? Ради горсти гороха и пучка петрушки. Но у этого юнца на ужин будет оленина, и ему даже не нужно для этого работать. – Что вам угодно, милорд?
        – Нам нужно поговорить.
        – Милорд?
        Роберт соскочил с лошади и шагнул ближе к Эдварду, чтобы услышал только он:
        – Я пришёл от Херна.
        Эдвард улыбнулся задумчивой, невеселой улыбкой. Уже год как Херна никто не видел, и никто о нем не говорил. Он не появлялся в деревне со дня Благословения, который праздновали, когда Робин Гуд, сын Херна, был еще жив. Услышать имя Херна от этого незнакомца… наверняка, это какая-то уловка!
        – Херн – это суеверие, милорд! – сказал Эдвард.
        – А его сын? – парировал Роберт. – Человек в капюшоне, он – тоже суеверие?
        Эдвард помолчал. Разговор становился опасным. Потом он улыбнулся, словно только понял, что его разыгрывают.
        – Милорд, верно, шутит! – воскликнул он. – Все эти истории о Херне и Человеке в капюшоне, по-моему, просто выдумки!
        Роберт поколебался. Итак, Эдвард ему не доверяет. А если он ему не верит, помощи от него не жди. Но он должен начать свой путь с Уикхема. Херн сказал ему: «В прошлом лежит то, что грядёт». Прошлое… год назад… Уикхем.
        – Иди за мной! – велел он.
        Эдвард с удивлением последовал за ним в одну из деревенских лачуг. Внутри никого не было. Через круглое отверстие в стене, служившее окном, струился солнечный свет. Но Роберт помнил, что было в этой лачуге тогда, когда Херн призвал его для спасения разбойников, когда ему довелось носить плащ человека в капюшоне.
        – Год назад... Помнишь? Скарлет был здесь, у стены. Рядом с ним – Малыш Джон. Назир был там, у двери. И ты был здесь, не так ли? Был пленником шерифа.
        Эдвард вздрогнул, а Роберт улыбнулся.
        – Да. Ты был там. – Жестом показал он. – «У них мой сын» – твои слова. Вот почему остальных я освободил, а тебя оставил здесь.
        Эдвард раскрыл рот от изумления.
        - Ты! – прошептал он. – Человек в капюшоне?!
        Роберт кивнул.
        – Где они теперь? Я должен их найти.
        – Ушли. – Эдвард смотрел на дворянина так, словно тот ему пригрезился. – Отчаялись. Говорят, перессорились. Только Тук остался в Шервуде.
        – Как мне его найти?
        – Дети знают, где он.
        Эдвард махнул рукой в сторону двери, собираясь кликнуть деревенских детей… и вдруг оцепенел. В Уикхеме появился второй всадник, который в эту самую минуту разглядывал коня Роберта, стреноженного рядом с мельницей. Эдвард сразу же узнал его.
        – Гизборн! – прошипел он.
        – Избавься от него! – прошептал Роберт.
        Эдвард тут же вышел из дома и подошел к Гаю Гизборну, склоняя перед ним голову. Помощник шерифа оказался в Уикхеме по чистой случайности, но он частенько ездил этой дорогой. Он упивался своей властью над селянами и всегда искал повод для стычек. Он сразу же заметил коня, который явно принадлежал дворянину. Селянам никогда было не купить такое благородное животное. Может быть, они его украли? Гизборн очень на это надеялся. Он уже с неделю никого не вешал, и успел соскучиться по этому развлечению.
        – Чей это конь? – спросил он у Эдварда.
        – Мы не знаем, милорд! – ответил Эдвард, поднеся руку ко лбу. Пусть он не чувствовал себя сервом, но мог сыграть свою роль, когда было нужно. – Наверное, сбросил всадника. Хозяина ищут.
        Гизборн окинул коня взглядом знатока.
        – Хозяин явно знатный! – тихо сказал он. Его глаза сузились. – А разъезжает с большим луком…
        Эдвард бросил взгляд на седло серого коня, и сердце у него ёкнуло. К седлу был приторочен лук и колчан со стрелами, и он бы узнал их где угодно. Когда-то таким же луком был вооружен другой человек… человек в капюшоне. Это оружие мог дать только Херн.
        – Да, милорд, – пробормотал он. – Я тоже заметил, милорд. – Он изобразил улыбку деревенского дурачка. – Не похоже на оружие рыцаря!
        – Где-то я его уже видел, – задумчиво сказал Гизборн.
        – Лук, милорд?
        – Коня!
        У Гизборна в жизни было не так много удовольствий. Верховая езда была одним из них, и он так же надолго запоминал лошадей, как обжора – вкусное блюдо.
        – Где-то я его видел, – повторил он. – Но где?
        – Мы узнаем, милорд, когда найдём всадника. – Эдвард все еще скалился как безумный, всей душой надеясь, что Гизборн наконец уйдет. Что будет, если он увидит Роберта здесь, в деревне?
        Гизборн задумался, пытаясь вспомнить, где он видел этого коня. Крупный породистый жеребец серой масти... где же это было? Так и не вспомнив, он развернул своего коня. В Ноттингеме его ждал шериф, а он не любил, когда его заставляли ждать слишком долго.
        – Разыщите хозяина! – рявкнул Гизборн. – А если не найдёте, приведите коня ко мне в Ноттингем!
        С этими словами он покинул деревню.
        Вечером в Уикхеме устроили праздник. В честь Роберта Хантингдона закололи свинью, и селянам выпал редкий шанс поужинать мясом. На столе был свежеиспеченный ячменный хлеб, сыр и творог, спелые яблоки и овсяный пирог. Все это запивалось кувшинами пенного мёда.
        Роберт Хантингдон сменил дорогую одежду на темно-зеленую кожаную рубаху, на которую были нашиты кольца из металла. Наутро ему предстояло снова отправиться в Шервудский лес, а там было не место ярким расцветкам и изысканным тканям. Эдвард отыскал для него подходящую одежду в большом сундуке, спрятанном у него под кроватью.
        Когда-то эту одежду сшили для Робин Гуда. Недоставало только волшебного меча Робина – Альбиона, который обычно крепился к широкому кожаному ремню. Теперь меч принадлежал Марион.
        Они пировали, а когда над Уикхемом всплыла луна и в ночном небе засветились звезды, Эдвард улыбнулся Роберту – в нем снова затеплилась искорка надежды.
        – Удачи тебе, Роберт из Хантингдона!
        – Нет, – покачал головой Роберт. – Та жизнь закончилась!
        – Значит, Роберт из Шервуда!
        Роберт повернулся к селянам, сгрудившимся вокруг стола. В руках у него была чаша с мёдом, которую он медленно поднял над головой:
        – Да хранит нас Херн!
        – Да хранит нас Херн! – подхватили селяне.
        И где-то вдалеке Херн-охотник услышал эти слова и воздел руки к небесам, чтобы через молчаливый лес, озаряемый светом далеких звезд, ниспослать им свое благословение, донесшееся до Уикхема с шепотом ветра.

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:15:31)

ГЛАВА 8

        Волк застыл. Черные глаза неотрывно следили за стадом овец, пасущихся на расстоянии пятисот ярдов от него. Из уголка волчьей пасти сочилась тонкая струйка слюны, паутиной повисшая на шее. Его последней добычей был ягненок. Он задрал его неделю назад, но мех на морде волка все еще был покрыт коркой из запекшейся крови. Теперь он снова хотел есть. Его язык свесился через острые клыки, все тело дрожало от сильного желания. Волк чувствовал опасность, но в своей алчности был готов забыть о ней. Внезапно, словно приняв решение, он сорвался с места и стремительно понесся через поле к ничего не подозревающим овцам.
        Мач увидел его раньше, чем тот пробежал первую сотню ярдов.
        – Джон! – закричал он.
        Год назад он бы ждал, пока Малыш Джон не отзовется и все не уладит. Но за последние двенадцать месяцев Мач сильно изменился. Внешне он был все тем же пареньком небольшого роста со светлыми кудрявыми волосами, но теперь в нем была жесткость, которая появилась в день смерти Робин Гуда. Ведь Робин умер за него. Они с Марион были на холме, когда люди шерифа пошли в атаку. Робин приказал им уходить, а сам остался, чтобы прикрыть их отход. Тогда его и убили. Мач никогда не сможет этого позабыть.
        Он схватил большой лук и побежал, не дожидаясь Малыша Джона, на ходу вытягивая стрелу из колчана. Волк приближался к стаду. Еще мгновение – и его клыки вонзятся в горло беззащитного ягненка. Мач приладил стрелу, прицелился и не раздумывая отпустил тетиву. Стрела полетела через поле. Волк взвыл и свалился замертво. Стрела торчала у него в боку.
        – Хороший выстрел! Ловко ты его, Мач!
        Малыш Джон крепко хлопнул его по спине. Они вместе подошли к мертвому волку.
        – Отбегал своё! – одобрительно кивнул Джон. – Подзаработаем на нём!
        – Правда? – спросил Мач.
        – Лорд нам даст шесть пенсов за его голову!
        – Шесть пенсов? За волчью голову?
        Только произнеся эти слова, Мач понял, что он сказал. «Волчья голова» – так называли разбойников. Когда-то и они были «волчьими головами».
        Он посмотрел на Малыша Джона. Великан достал нож, но стоял не двигаясь, устремив взгляд куда-то вдаль. Они уже год трудились пастухами на открытых всем ветрам полях Хатерсиджа. Но иногда Мачу казалось, что Джон не уходил из Шервудского леса, а если и ушел, какая-то часть его души осталась там.
        – Точно... За волчью голову, – тихо сказал Малыш Джон, глядя на мертвое животное. – За наши головы заплатили бы больше.
        В поле тихо стонал ветер. День обещал быть холодным.

* * *

        – Это был Робин Гуд! Чтоб мне с места не сойти!
        Гай Гизборн смотрел на него с холодным равнодушием. Браконьер думал, что за сведения о том, что он видел утром, ему заплатят, и заплатят щедро, но сэр Гай воспринял их скептически. А шериф, дегустировавший новую партию вина, только что привезенного в замок, не обратил на приход доносчика никакого внимания.
        – Ты разглядел его? – спросил Гизборн.
        – Нет, он был в капюшоне, – признался браконьер. – Но я слышал, что он говорил. Он сказал: «Тук, сделаем привал, как только доедем до болот».
        – Ещё что-нибудь?
        – Нет, – браконьер на секунду задумался. – Он был на сером жеребце, а Тук на гнедом. Они ехали на север, по дороге в Хатерсидж.
        Он перевел взгляд с Гизборна на шерифа и снова на Гизборна:
        – Клянусь вам, это был Робин Гуд!
        Гизборн размышлял. Рассказ браконьера не казался заслуживающим внимания... пока он не упомянул одну деталь. Возможно, это было совпадением, но он совсем недавно тоже видел серого коня – коня дворянина, но к седлу был приторочен большой лук – оружие простолюдина. Уже одно это было загадкой. Какими судьбами этого коня занесло в Уикхем? Может быть, кто-то ворошит прошлое, изображая Робин Гуда?
        Тем временем шериф отведал вина из другого бочонка. Набрав было полный рот, он скривился и выплюнул. Чистый уксус!
        – Отправьте это аббату Хьюго, – прохрипел он, вытирая рот, чтобы избавиться от послевкусия. – Для причащения.
        Бочонок с негодным вином тут же унес слуга, а шерифу уже протягивали кубок с вином из другого бочонка. Взяв кубок, шериф не торопясь подошел к браконьеру. Словно по волшебству, в его руке появилась серебряная монета, которую он бросил доносчику.
        – Держи глаза и уши открытыми, – приказал он, – и получишь ещё серебра!
        Поняв, что его отпускают, браконьер поклонился и вышел.
        Шериф отхлебнул вина. Вот это уже получше. Конечно, не для него – человека с утонченным вкусом, но для гостей в самый раз. Возможно, в следующий визит короля Джона...
        – Итак... Что за человек был с Туком, Гизборн? – лениво проговорил он.
        – Вы мне не поверите, милорд…
        – Очень может быть.
        – Вчера в Уикхеме я видел серого коня, – продолжал Гизборн, не обращая внимания на колкость шерифа. – Отличного коня! Крестьяне искали всадника в Шервуде. Думали, конь его сбросил. По крайней мере, мне так сказали. А сегодня утром я вспомнил, где видел его прежде. Я никогда не забываю лошадей!
        Шериф зевнул:
        – Не сомневаюсь, Гизборн...
        – Это было по дороге в Хантингдон. Конь принадлежит сыну графа, Роберту Хантингдону!
        – И что с того?
        Гизборн улыбнулся:
        – Вы же сами спросили – что за человек был с Туком?
        Шериф ненадолго задумался. Странные были отношения у них с Гизборном. Наверное, не ошибся бы тот, кто сказал, что помощник испытывал к своему господину еще меньшую симпатию, чем господин к помощнику, но в любом случае, они всегда друг друга недолюбливали. Гизборн при каждой возможности предавал шерифа и был готов даже на убийство, лишь бы от него избавиться. Но будучи неудачником и просто глупцом, он никак не мог преуспеть в своих интригах. Шерифу все это было известно, но его забавляло держать Гизборна при себе, дразнить и мучить, вымещать на нем досаду. Что до Гизборна, он был рядом с шерифом по долгу службы. Он был для шерифа все равно что пёс, которого держали на коротком поводке.
        Поэтому когда шериф снова заговорил, он хотел лишь поглумиться над Гизборном, а не воззвать к его разуму.
        – Объясни-ка мне! – сказал он. – Зачем Роберту Хантингдону, наследнику обширных имений и нескольких замков, знаться с бандой разбойников?
        Это был хороший вопрос, но у Гизборна в кои-то веки был готов ответ:
        – Марион Лифорд.
        Шериф поперхнулся и пролил вино на себя. Иногда глупость Гизборна поражала даже его. В этот же раз поведение помощника было еще удивительнее. Вместо того, чтобы в своей обычной манере отступиться и надуться, он твердо стоял на своем.
        – Разрешите мне задержать его, милорд, – сказал он, – этого человека в капюшоне. Позвольте, я его разыщу. Вот увидите...
        Шериф внимательно посмотрел на него. Гизборн и впрямь был раздосадован. Он был убежден в своей правоте, и недоверие шерифа его злило. Это удивило шерифа, но он был настроен благодушно. Как-никак, в конце месяца земли и усадьба Лифорда перейдут к нему. Если Гизборну хочется немного отдохнуть...
        – Так и быть, – сказал он. – Если тебе так уж хочется шататься по всей округе как идиоту...
        Гизборн поклонился и вышел, захлопнув за собой дверь. Шериф Ноттингемский осушил свой кубок и рассеянно протянул его слуге, чтобы тот его наполнил.
        – Роберт Хантингдон! – проворчал он. – Право, Гизборн, иногда ты заходишь слишком далеко!

* * *

        В Хатерсидже Малыш Джон и Мач сидели у своего домика, отдыхая после тяжелой работы. Дом походил на разрушенную церковь. Вполне вероятно, когда-то это и была церковь. Теперь на холме над запустелым полем остались лишь развалины. Домик почти не защищал от ветра, день и ночь стонущего и завывающего над пустырями Хатерсиджа. В отличие от приветливого Шервудского леса, здесь всегда было холодно и сыро. Хотя Мач и Малыш Джон носили одежду из овчины, им никогда не было по-настоящему тепло. Холод проникал под одежду, просачивался через кожу в кровь и пробирал до мозга костей.
        Они как раз собирались развести костер, чтобы готовить ужин, когда Мач заметил двух путников. Того, что ехал сзади, легко было узнать даже на расстоянии.
        – Это Тук! – воскликнул Мач.
        – Точно! – согласился Малыш Джон. – А кто с ним?
        Мач приложил руку к глазам козырьком, глядя на силуэты на горизонте. Странное было время суток: и не день, и не ночь, а что-то среднее. Солнце закатилось за поля и теперь останется там еще на несколько часов. Ночь придет внезапно, погружая мир в кромешную тьму.
Мач внимательно смотрел на фигуры, но не мог их узнать.
        – Мне показалось... – начал было он, но не закончил, не желая тревожить старые раны.
        – Не к добру это все, – проворчал Малыш Джон. – Нутром чую.
        Мач и Джон спустились с холма поприветствовать всадников. Встреча была не особенно радушной.
        – Ты говорил, что не покинешь Шервуд, Тук, – сказал Мач.
        – Я передумал, – ответил монах, слезая с лошади, к великому облегчению бедной скотины. Он разгладил складки на одежде и посмотрел попеременно на Мача и на Джона. – Рад вас видеть. Как поживаете?
        Малыш Джон проигнорировал его слова:
        – Кто это?
        – Роберт Хантингдон, – ответил Тук прежде, чем Роберт успел раскрыть рот.
        – Что ему от нас нужно?
        – Помощи!
        На этот раз ответил Роберт. Он смотрел на Малыша Джона спокойно, почти без выражения. Роберт знал, что ему следует тщательно подбирать слова. Даже без своей дорогой одежды он выглядел как дворянин, возможно, даже сторонник короля... а значит, никак не мог быть другом в глазах Малыша Джона. С какой стати великан должен ему поверить? Роберт никогда не работал в поле, в кузнице или на мельнице. Ему никогда не грозило попасть под горячую руку несправедливому лорду. За всю его жизнь ему ни разу не приходилось испытывать холод и голод. Он и Малыш Джон были полными противоположностями друг другу, и весь вид Джона говорил о том, что лучше бы ему убираться подобру-поздорову, пока не поздно.
        – Марион... – сказал Тук. – Она в плену у лорда Оуэна Клана.
        – Правда? – Малыш Джон по-прежнему не сводил глаз с Роберта.
        – Джон! – настойчиво сказал Тук. – Выслушай нас!
        – Зря тратишь время! – перебил его Джон. – Теперь мы пастухи.
        Мач согласно мотнул головой. Роберт нагнулся вперед, и тщательно подбирая слова, произнес:
        – Это я спас вас от шерифа.
        – Это правда, – подтвердил Тук.
        Малыш Джон поскреб бороду:
        – Выходит, это ты был Человек в капюшоне?
        – Был и есть.
        – Почему же ты не остался с нами? – слова были такими же жесткими, как каменные стены лачуги, ставшей Джону приютом на год.
        – Он – сын графа Хантингдона! – воскликнул Тук. Он чувствовал, что назревает ссора, но не знал, как ее предотвратить.
        – Неужели? – Малыш Джон коротко и невесело рассмеялся. – Вот пусть и попросит своего папашу спасти Марион.
        – Послушай же… -начал было Роберт.
        – Нет, это ты слушай! – Разочарование и горечь, копившиеся в душе Джона целый год, наконец нашли выход. – Вы все одинаковые! – выкрикнул он. – Однажды мы уже спасли отца Марион. Он остался с нами? Нет! Откупился от короля Джона и вымолил прощение для Марион. Думаешь, нас тоже простили? Сэр Ричард даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь нам! Мы продолжаем оглядываться через плечо. Всегда – вне закона, всегда – в бегах. И ты зовёшь нас?
        – Постой!
        Роберт наклонился вперед, глядя Джону в глаза. Он отчаянно искал какую-нибудь ниточку, все еще связывающую великана с прошлым.
        – Ты ведь верил в Робина? – спросил он.
        – Да, верил, – медленно кивнул Джон.
        – Почему?
        На какой-то миг, погрузившись в воспоминания, Джон успокоился.
        – В нём пылал яркий огонь, – ответил он, – который согревал нас всех. А потом его не стало, и огонь угас. Всё кончилось.
        – Нет, – тихо возразил Роберт.
        Джон снова разозлился:
        – Где тебе понять! – презрительно сказал он. – Ты когда-нибудь голодал? Тебя секли за то, что ты не опустил глаза, когда твой господин проезжал мимо? Нет! Потому что ты – один из них!
        Теперь уже Роберт, в свою очередь, потерял самообладание. Он оставил родной дом, отказался от прав, принадлежащих ему по рождению, подчинился воле Херна, дрался с Туком, проехал многие мили под пронизывающим ветром и дождем... а Малыш Джон говорит с ним как с каким-то недотепой!
        – У Малыша Джона, похоже, и ум небольшой? – негромко сказал он ледяным голосом.
        У Тука глаза на лоб полезли. Даже Мач помотал головой, не веря своим ушам. В Джоне было почти семь футов росту, и он был силен как бык. Никто не осмелился бы ему такое сказать – ни один человек, дорожащий своей жизнью.
        – Ты за это ответишь! – прорычал Джон.
        – Нет, Джон! – крикнул Тук.
        Джон сходил к домику и вернулся с дубиной – толстой деревянной палкой пяти с половиной футов в длину. Дубина была его любимым оружием, и он управлялся с нею мастерски. В это же время Роберт спешился, и сняв с себя ремень с мечом, передал его Туку. У Мача в руках была еще одна дубина, и Роберт взял ее у него с такой улыбкой, словно они знали друг друга всю жизнь и были добрыми друзьями. Сам того не желая, Мач проникся к нему уважением. Все, кого он знал (включая, пожалуй, и его самого), в такой ситуации побледнели бы от страха. И всё же он должен был показать, на чьей он стороне.
        – Давай, Джон! – крикнул он. – Проучи его!
        Роберт повернулся, все еще улыбаясь. Перехватив дубину Мача поудобнее, он принял боевую стойку, приготовившись к первому раунду боя.
        – Верно, Джон! – насмешливо сказал он. – Проучи меня!
        Никогда больше Малыш Джон и Роберт не дрались так, как в тот день, и Мач и Тук никогда не забудут эту схватку. Пастух был на фут выше дворянина, на несколько дюймов шире в плечах и на несколько лет старше. Он всю жизнь дрался с дубиной, тогда как отец Роберта был бы в ужасе, доведись ему узнать, чем дерется его сын: как и большой лук, дубина не относилась к рыцарским видам оружия. И все же противники ни в чем не уступали друг другу. По крайней мере, со стороны казалось именно так.
        В первом раунде каждый из соперников испытывал другого на скорость и прощупывал его стратегию. Произошел обмен серией ударов – таких быстрых, что в глазах рябило, и таких яростных, что стук дерева о дерево был слышен на полмили. Противники сделали передышку и возобновили поединок. На этот раз каждый из них пытался найти брешь в защите y другого. Результатом мог стать проломленный череп, или в лучшем случае, ушиб плеча. Потом Малыш Джон попробовал новую тактику, наступая на соперника крупными шагами, при этом он держал дубину за один конец обеими руками и размахивал ею. Но Роберт был к этому готов. Он отпрыгнул назад, отражая удары дубиной, поднятой над головой горизонтально.
        Конец первого раунда: ничья.
        Тук подошел к Мачу и встал рядом с ним. Он внимательно наблюдал за поединком. Монах знал лишь одного человека, который владел дубиной на равных с Джоном... ему было больно вспоминать его имя.
        – Ей-богу, он неплох, – прошептал он.
        Мач кивнул, чувствуя, как внутри него что-то просыпается. Он ощутил волнение и самую настоящую радость... его охватила тяга к приключениям, которой он не чувствовал на протяжении долгих, утомительных двенадцати месяцев.
        И тут случилось невозможное.
        Малыш Джон снова сменил тактику, проведя удар снизу, целя в лодыжки соперника. Когда он применил этот прием в первый раз, Роберт подпрыгнул и дубина прошла под ним, не задев его. Но когда Джон сделал вторую попытку, Роберт ее предугадал и прыгнул раньше. Когда дубина была под ним, он был уже в воздухе, и не успел Джон опомниться, как Роберт обеими ногами приземлился на дубину, прижав ее к земле. Джон выпрямился. Безоружный, он был полностью во власти Роберта.
        – Хитрим, значит? – Джон тяжело дышал, ожидая от Роберта удара, который завершит поединок.
        Но Роберт вовсе не собирался причинять великану вред. Он отступил назад, позволяя Джону поднять оружие. Джон нахмурился. Поначалу он считал Роберта не более чем наследником знатного рода. Но в парне чувствовался характер, да и драться он явно умел. И все же, Малыш Джон не мог позволить, чтобы над ним, Джоном, кто-то одержал победу... тем более в присутствии других людей.
        Он снова вступил в бой, и на этот раз тоже применил хитрый прием. Дубинки просвистели в воздухе и сцепились крестом: Роберт держал свою вертикально, а Джон свою – горизонтально. На мгновение соперники замерли, а потом дубина Джона вдруг быстро заскользила вниз, защемляя пальцы противника. От боли и удивления Роберт вскрикнул и выронил свою дубину. Джон тут же пошел на него, провоцируя на ответный ход.
        Теперь уже Роберт оказался безоружным – противники поменялись ролями.
        На какую-то секунду Джона так и подмывало взять да отправить графского сынка к праотцам. Но несмотря на грозный вид, великан был добрым и мягким человеком. К тому же, в благородстве он не уступал своему противнику. Роберт дал ему шанс, и он ответит ему тем же. Джон подцепил дубинку Роберта концом своей и подбросил. Дубина взлетела в воздух, и Роберт поймал ее.
        Усталые соперники снова приняли боевую стойку.
        Но в этот момент между ними встал Тук.
        – Хватит! – твердо сказал он. Он смотрел на них со всем авторитетом священника тринадцатого века, словно говоря: только попробуйте меня не послушать. Малыш Джон ответил ему мрачным взглядом, отшвырнул оружие и бросился в дом. Мач виновато пожал плечами, не зная, что сказать. Роберт поколебался, а затем последовал в разваленное строение за пастухом.
        Малыш Джон сидел на полу с грустным видом. На него вдруг навалилась тоска, и придавила его своим грузом.
        – Оставь нас в покое, – тихо сказал он сдавленным голосом.
        Роберт сел рядом с ним.
        – Отец с детства твердил мне, – тихо сказал он, – что когда-нибудь я стану графом Хантингдоном. Это было моё предназначение, мой долг. – Он глубоко вздохнул. – Понимаешь? – Малыш Джон молчал. – Когда Робин умер, Херн избрал меня, чтобы я занял его место.
        – Никто не сможет заменить его! – в глазах великана стояли слезы.
        – Я сам так думал и поэтому не решался. Даже когда видел вокруг только несправедливость. Мне не хватало смелости, – вздохнул Роберт. – Потом в Хантингдон приехала Марион. Бледная, потерянная, с разбитым сердцем. Как бы там ни было, Джон, но она – одна из вас!
        Воцарилась тишина, нарушаемая лишь ветром, стонущим за стенами дома, врывающимся в дверь и треплющим волосы и одежду собеседников. Наконец Джон заговорил.
        – Не только тебе не хватало смелости, – сказал он. – Нам всем ее не хватало. – Великан помотал головой, и на его губах впервые за их встречу промелькнула тень улыбки. – Я пытался вернуться к прежней жизни – снова стать пастухом. Но назад не вернуться! Сердце не обманешь! – он громко шмыгнул носом и вытер глаза черными от сажи руками. – Кто научил тебя драться дубинкой?
        Настала очередь Роберта улыбнуться:
        – Один из стражников в замке.
        – Что ж… – кивнул Джон. – Он хорошо тебя научил!
        Они снова замолчали. Сойдясь в поединке, Роберт и Джон узнали друг о друге больше, чем если бы провели за разговорами неделю.
        – Так что ты решил? – спросил Роберт.
        Малыш Джон протянул ему руку:
        – Я иду с тобой!

Отредактировано in_love (2024-06-16 01:13:13)

ГЛАВА 10

        Обитатели Личфилда никогда не забудут тот день, когда четверо путников прибыли в город.
        Они въехали в Личфилд по одной из двух римских дорог, на пересечении которых находилась главная площадь. Если бы не это пересечение дорог, здесь никогда бы не появилась деревушка, которая со временем превратилась в оживленный рыночный город. Высокие дома с двускатными крышами стояли так тесно, что и палец не протиснешь между ними, а улицы были заполнены людьми, сердито кричащими друг на друга – иначе невозможно было ничего услышать в общем гвалте.
        Но многое из этого было лишь иллюзией. За фасадами домов скрывались большие открытые сады и дворики, потому что жители Личфилда, как и обитатели любого другого города, выращивали овощи и даже держали скот. Что до криков, не такие уж они были сердитые, а вовсе даже наоборот. Так уж тут было заведено. За пределами рынка (где цены были фиксированные) хозяйки вдохновенно торговались. Даже в лавке у мясника цену говяжьей грудинки можно было сбить на несколько пенсов, если не пожалеть каких-нибудь двадцать минут на дружескую перебранку.
        Надо сказать, что у Личфилда были свои недостатки. Начать с того, что в городе воняло, ведь все отходы выплескивались прямо по улицу. Время от времени из окон вторых этажей высовывались старухи и выливали ведро-другое помоев на мостовую, даже не глядя, не идет ли там случайный прохожий. Да и с чего бы им это делать? Мостовая, как и дом, принадлежала им, а если кто не вовремя на ней оказался – сам виноват.
        Свой вклад вносили и мясники, забивающие кур прямо у своих лавок, орошая улицу кровью. Повсюду вились приставучие черные мухи. Тут и там в поисках съестного в отбросах рылись свиньи. Они протискивались между прохожими, не отрывая пятачков от земли. Вода из городского колодца годилась только для свиней, а для человека она была попросту смертельно опасна. Богатый торговец, случись ему быть в Личфилде, перемещался по улицам не иначе как прижав к лицу надушенный платок. Остальные просто смирились с вонью, или так к ней привыкли, что уже и не замечали.
        Путники прибыли утром, когда вероятность, что их заметят, была меньше. Ночью в Личфилде всё замирало: после вечернего звона колокола жители не выходили из домов. Опасаясь нападения, они запирали двери на все замки и засовы. Стражники до рассвета обходили улицы дозором, хватая всех праздношатающихся, и если те не могли объяснить, что они делают на улице в такой час, их отправляли в тюрьму.
        Утром все было иначе. Никто не обратил особого внимания на путников, которые спешились и направились к таверне Скэтлока. Так по-настоящему звали Скарлета – Скэтлок. Он взял себе новое имя после того, как убили его жену... задолго до того, как он встретил Робин Гуда. Имя было выбрано удачно: Скарлет⁴ – цвет ярости и опасности. Уилл Скарлет был разъярен, и ярость делала его опасным.
        Таверна находилась в центре улицы, между лавкой суконщика и красильной мастерской. Роберт привязал коня у входа и вошел внутрь. Его друзья шли за ним. Поначалу было трудно хоть что-то рассмотреть: внутри было столько дыма от открытого огня, что у Роберта заслезились глаза. Со временем, когда его глаза привыкли, он увидел, что в таверне было около двух дюжин посетителей. Самые пьяные спали мертвецким сном на деревянных столах, кто-то играл в кости, а кто-то секретничал. Все они пили или были уже пьяны.
        Когда Роберт вошел в таверну, разговоры стихли. Посетители повернули головы в его сторону.
        – Скэтлок! – позвал Роберт.
        От группы людей отделился человек и повернулся к Роберту, прислоняясь к столбу, служившему опорой сводчатому потолку. У Малыша Джона от удивления брови полезли на лоб. Нетрудно было догадаться, что это и был хозяин таверны. Невысокий, плотный, широкоплечий, с толстой шеей и подозрительным, враждебным выражением глаз, он был точной копией брата. Если бы не длинноватые волосы и фартук, его можно было принять за самого Уилла Скарлета.
        – Что надо?
        – Где Уилл? – спросил Малыш Джон.
        – А вы кто?
        – Его друзья.
        – Ну и что? – равнодушно пожал плечами трактирщик.
        Малыш Джон сделал глубокий вдох, стараясь не злиться.
        – Где он?
        – А я откуда знаю?
        – Ты же его брат!
        Брат Скарлета, которого звали Амос Скэтлок, ухмыльнулся:
        – Даже если и брат?
        – Слушай, приятель... – прорычал Малыш Джон.
        – Нет, – неприятно улыбнулся Амос, – это ты послушай… приятель. Посмотри сам. Видишь его? – Малыш Джон огляделся и отрицательно покачал головой. – Его здесь нет, правда, приятель? Иди-ка лучше своей дорогой!
        У Малыша Джона кулаки сами собой стиснулись от злости. Этот Амос Скэтлок и впрямь вылитый братец! В эту минуту вперед шагнул Роберт. Он был вдвое меньше Джона и на несколько лет моложе, и все же, когда он заговорил, в его голосе было столько скрытой угрозы, что он показался вдвое опаснее.
        – Он здесь, – сказал Роберт.
        Амос уставился на него с сомнением.
        – Ты хочешь сказать, я – лжец? – тихо спросил он.
        – Пока нет. Приведи его!
        – Я не желаю выслушивать… – начал было хорохориться Амос, но на Роберта это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
        –Приведи его! – оборвал его Роберт.
        В этот момент сбоку распахнулась какая-то дверь. В таверну ворвался поток солнечного света, в котором плясали мириады пылинок. На фоне дверного проема прорисовывался силуэт человека. В течение нескольких секунд человек стоял, изучая обстановку, потом медленно и уверенно вошел внутрь, взял со стола кружку с элем и выпил. Половина содержимого кружки текла мимо рта на шею, а с шеи – на грудь.
        Уилл Скарлет.
        – Я здесь, – прохрипел он, утирая пивную пену с губ. Уилл был наполовину пьян. Но он пребывал в этом состоянии так давно, что уже и не замечал этого. Он шагнул к Роберту:
        – А ты кто такой?
        – Сын Херна! – ответил Роберт.
        Уилла словно чем-то кольнули. Хотя он постарался не показывать эмоций, что-то мелькнуло в его глазах – что-то, очень похожее на боль. Он протянул руку, передавая брату пустую кружку:
        – Еще!
        Амос взял кружку.
        Роберт раскрыл было рот, но не успел ничего сказать.
        Уилл наотмашь с силой ударил его по лицу. Это был страшный удар, к которому Роберт был совершенно не готов. От неожиданности он не удержался на ногах, и падая, налетел на стол.
        – Я убью тебя! – взревел Уилл Скарлет. Весь год в его душе копились отчаяние и злость – и вот, наконец, произошел взрыв. Амос протянул ему кружку с элем. Пока Скарлет пил, Мач помог Роберту встать и вытащил его из комнаты.
        В это самое время в Личфилд прибыл сэр Гай Гизборн. Он ехал за всадниками от самого Хатерсиджа, но ни разу ему не представилось случая рассмотреть лицо человека в капюшоне. Один раз на солнце блеснула светлая прядь волос, и он снова подумал о Роберте Хантингдоне. Но на расстоянии этого нельзя было сказать наверняка. Нужны неопровержимые доказательства. Только так можно убедить шерифа.
        Он заметил серого коня, стоявшего на привязи у таверны. Это был тот же конь, которого он видел в Уикхеме. Значит, разбойники в таверне! Пойти туда? Гизборн обдумал эту мысль и решил, что не стоит. Если они его увидят – ему не жить. Лучше подтянуть подкрепление. В Личфилде должен быть назначенный шерифом сержант. Нужно поднять стражу по тревоге и снова занять позицию наблюдателя. А когда разбойники поедут назад в Ноттингем, Гизборн схватит этого человека в капюшоне...
        К этому времени Роберт Хантингдон был не только человеком в капюшоне, но еще и человеком, на котором живого места не осталось. Он ополоснул лицо водой из колодца у таверны и проверил, все ли зубы на месте. Зубы оказались целы. В месте, куда ударил Уилл, всё уже распухло и болело.
        – Что теперь будешь делать? – спросил Мач.
        – Убеждать, – ответил Роберт.
        – Как?
        Роберт снял с себя ремень с мечом и передал его Мачу.
        – Ну... говорить я уже пытался. – С этими словами он решительно направился назад в таверну.
        Когда Роберт подошел к Скарлету, тот осушал уже третью кружку эля. Уилл успел только озадаченно нахмуриться, и тут же получил от Роберта удар, от которого он врезался в стоявший рядом штабель из бочек. Уилл был изумлен. Когда он кого-то сбивал с ног, этот кто-то обычно уже не вставал. В этот раз было по-другому, и это ни в какие ворота не лезло! Брат Скарлета подошел к нему и вылил ему на голову кувшин эля. Это взбодрило Уилла. Он со стоном поднялся на ноги... и бросился в атаку.
        Он атаковал словно бык: головой толкнул Роберта в грудь и вынес его из таверны на улицу. Они сцепились, отчаянно молотя друг друга руками и ногами, катаясь по грязи и соломе. Когда Скарлет оказался сверху, он поднял Роберта на ноги – только для того, чтобы ударом снова свалить его на землю. Но Роберт не сдавался. Ему удалось двинуть Скарлета головой в живот, а затем он пустил в дело кулаки. Остальные разбойники стояли у дверей таверны и наблюдали за дракой.
        Тем временем из таверны все высыпали на улицу, да и на улице вся работа встала: всем хотелось поглазеть на драку. Четверо приятелей Амоса вскарабкались на помост, откуда лучше было видно. Судя по их сломанным носам и отсутствующим зубам, они и сами были не дураки подраться. А уж посмотреть, как дубасят кого-то другого, ничем не рискуя самому – что может быть лучше? Они свесились с помоста и выкрикивали:
        – Бей!
        – Круши!
        – Наподдай!
        – Кусай!
        – Убей!
        Скарлет, сбитый Робертом с ног, уставился на ухмыляющиеся рожи зрителей.
        – Вставай и дерись! – радостно орали они.
        Роберт шагнул к сопернику, но Уилл выставил перед собой ладонь. Толпа заревела. Похоже, знаменитый Уилл Скарлет сдается – и кому? Какому-то мальчишке!
        Скарлет медленно поднялся на ноги.
        – Вперед! – орала четверка с помоста.
        – Задай ему жару!
        – Шевелись!
        Уилл резко пнул подпорку, на которой держался помост. Смех и крики, раздававшиеся сверху, разом смолкли. Четверо зрителей взвыли от страха, когда помост вместе с ними полетел на землю, подняв целый фонтан щепок. Роберт, почти не веря своим глазам, смотрел, как Скарлет лупцует каждого из четверых, пока все они не запросили пощады. Уилл словно бы забыл, с кем он должен драться.
        Но ненадолго. Оставив позади избитых зрителей, которые с раскинутыми руками и ногами валялись в грязи, Скарлет не спеша подошел Роберту, улыбаясь почти дружелюбно. А потом... бац! Кулак Скарлета прилетел Роберту четко в челюсть, и тот повалился на толкущихся под ногами коз. Помотав головой, он встал и – под громовые аплодисменты толпы – бросился на Уилла. Оба противника обрушились на палатку суконщика. Суконщик перегнулся было через деревянный прилавок, но сразу исчез, когда под весом дерущихся прилавок полетел наверх, ломаясь на три части, и попутно обеспечив суконщику двойной перелом носа.
        Потом настал черед красильщика. У лавки была вывешена целая партия свежеокрашенных кусков ткани – ярко-красных и белых. Под хохот красильщика и верещание его жены Уилл и Роберт умудрились запутаться в складках ткани, продолжая обмениваться ударами через материю. Красильщик хохотал и тогда, когда Роберт кулаком заехал Скарлету в живот, а коленом – в пах. И все еще хохотал, когда Уилл схватил его за плечо и толкнул в огромный чан с красной краской. Вынырнув на поверхность, красный с ног до головы красильщик начал отплевываться от краски. Так ему теперь и ходить несколько месяцев, пока краска не смоется.
        – Этот всегда меня бесил до красной пелены в глазах, – прокомментировал Амос.
        К этому времени толпа зрителей выросла до огромных размеров. Обычно в Личфилде жизнь текла размеренно – каждый день был похож на другой, и вдруг выпадает такой шанс поразвлечься! Остальные разбойники тоже скорее веселились, чем беспокоились. Раз Скарлету нужно было на ком-то выместить злость, пусть лучше сделает это сейчас и так, как он только и умеет, благо Роберт был более чем достойным противником и ни в чем не уступал Уиллу. Не говоря уже о том, что как и в случае с Малышом Джоном, по многим причинам этот поединок был просто необходим.
        Роберт и Уилл начали уставать. Каждому из них досталось ровно столько, сколько может вынести человек, прежде чем упасть замертво. Они двигались вниз по главной улице Личфилда. Каждый ждал первого хода от другого. Тут-то городской плотник и совершил ошибку.
        Это был седой круглолицый человек, от которого почему-то всегда пахло копченой рыбой. Он наблюдал за дракой с балкона второго этажа своего дома. В руках у него было ведро с грязной водой, и когда Скарлет проходил под балконом, плотник вылил ведро ему на голову. Глядя на вымокшего до нитки Уилла, с головы которого свисали два капустных листа, толпа загоготала.
        Уилл поднял голову, и смех тут же стих.
        Сказать, что Скарлет был взбешен, значило ничего не сказать. В его глазах светилось обещание смерти. Как будто только что вспомнив о нем, он ударил Роберта хуком справа, от которого того развернуло и бросило на лавку. Бедный плотник судорожно сглотнул и пожелал оказаться за тысячу миль от Личфилда. Скарлет взлетел по ступенькам, ведущим на балкон. Плотник попробовал улизнуть, но Уилл уже схватил его. Осыпав несчастного ударами, Скарлет сгреб его в охапку, и после короткой борьбы они оба свалились с балкона, в падении проломив крышу соседского хлева. Из хлева донеслось кудахтанье и верещание дюжины кур. Уилл за шкирку вытащил плотника на улицу.
        – Никогда больше так не делай! – сказал он и отпустил беднягу. Плотник повалился к его ногам безвольным мешком. А Уилл пошел искать Роберта, чтобы довести поединок до конца.
        Он нашел его в заднем дворике за таверной. Роберт сидел на ступеньке лестницы, в руках у него была кружка с пивом. Его одежда была заляпана грязью, с волос текло, лицо – сплошь синяки и раны, но увидев Уилла, он протянул ему вторую кружку.
        – Взял тебе выпить, – сказал он.
        Уилл взял кружку и сел на ступеньку за спиной Роберта. Он жадными глотками осушил кружку, и посмотрел на Роберта.
        – Все равно ты мне не нравишься, – проворчал он.
        Роберт усмехнулся:
        – Вот за это и выпью!
        Уилл схватил кувшин с пивом. – Тогда я угощаю, – сказал он и с силой опустил кувшин на голову Роберту.
        Роберт помотал головой, стряхивая пиво с волос, глядя на то, как Уилл уходит прочь. Невероятно! Все, что разбойники рассказывали ему о Скарлете, было правдой. Его было не остановить.
        Но Роберт остановит его.
        Сделав глубокий вздох, он вскочил на ноги и опять бросился в бой.

* * *

        Гизборн наконец отыскал Уильяма Спэрроу – местного представителя шерифа. Но, как обнаружилось, никто не горел желанием ему помогать. Стол сержанта походил на поле боя, где орудия его труда – свитки, манускрипты и перья для письма – сражались за место с кубками с пивом и остатками еды. Комната была в ужасном состоянии. Как и сам сержант шерифа. Это был темноволосый человек с нездоровым цветом лица и темными глазами. Он сидел в своем кресле, ссутулившись и наполовину погрузившись в сон. Его шея была обмотана изрядным количеством красных и белых шейных платков, словно какой-то безумной церемониальной цепью.
        – Берите людей и следуйте за мной! – воскликнул Гизборн. – Я – сэр Гай Гизборн!
        – А мне что за дело? – недовольно отозвался Уильям Спэрроу. – Как вы смеете врываться и кричать на старшину, назначенного шерифом? У нас в Личфилде так дела не делаются!
        В комнате были и другие люди. Рядом с сержантом сидел писарь, который помогал ему считать, сколько взяток было получено на прошлой неделе. Как можно было сказать почти о любом другом сержанте шерифа в Англии, продажность Спэрроу можно было сравнить только с его некомпетентностью. Писарь был его братом. Остальные служащие были его кузенами. Вся семья Спэрроу (включая его бабулю, которая по ночам трудилась в тюрьме) с большим удовольствием наживалась на чем могла.
        – В Личфилде  – пятеро преступников! – воскликнул Гизборн.
        – Пять? – парировал Спэрроу – Да хоть пятьдесят пять – мне-то что за дело?
        – Эти люди – опасные разбойники! За их головы назначена награда, – настаивал Гизборн.
        По чистой случайности Гизборн произнес единственное слово, которое могло заинтересовать сержанта шерифа: «награда». Раз речь шла о деньгах, может, и стоило что-то предпринять. С другой стороны, он произнес и другое слово: «опасные».
        – Эмброуз! – позвал Спэрроу.
        После небольшой паузы из соседней комнаты вышел неуклюжий человек с большими ушами, и сгорбившись, встал в низком дверном проеме.
        – Да, кузен Спэрроу?
        – Это – сэр Гай Гинсбоун – сообщил Спэрроу.
        – Гизборн! – взорвался сэр Гай.
        – Зачем же так кричать? – засопел Спэрроу. – Где эти злодеи?
        – В пивной, – сказал Гизборн.
        – В пивной – значит у Скэтлока, – пояснил Эмброуз.
        – Сам знаю! – Уильям Спэрроу налил себе в кубок пива и со смаком выпил на глазах у Гизборна, который злился все сильнее. Сержант прикончил пиво и вздохнул. – Скэтлок делает лучший эль в Личфилде.
        Гизборн наклонился к сержанту и посмотрел ему в глаза.
        – Я требую, чтобы вы их арестовали! – заявил он.
        – С чего бы мне их арестовывать? Я их знать не знаю!
        – Вы ведь слышали о Робин Гуде, полагаю? – ледяным тоном спросил Гизборн. – А о Малыше Джоне и Уилле Скарлете? Так вот – они в Личфилде!
        – Ещё даже не вечер! – ответил Спэрроу. Уж законы-то он знает! – Имеют на то полное право!
        – Это разбойники!
        – В Ноттингеме, а не в Личфилде!
        Спорить со Спэрроу было бесполезно. Невероятным усилием воли сдержавшись, Гизборн пошел по другому пути.
        – Послушайте! – тихо сказал он. За каждого из них полагается тридцать серебряных марок!
        Это сработало. Спэрроу посмотрел на писаря. Писарь посмотрел на Гизборна.
        – Сто пятьдесят серебряных марок, – продолжал Гизборн, пытаясь закрепить эффект. – Подумайте!
        Уильям Спэрроу подумал. Они получали деньги каждую неделю. Например, когда хозяек пивных ловили на завышении цен на пиво. Или когда торговцы рыбой пытались подсунуть покупателям гнилой товар. Возможностей стрясти с нарушителей пару пенсов было предостаточно. Но сто пятьдесят серебряных марок!..
        – Эмброуз! – крикнул сержант.
        – Да, кузен Спэрроу? – Эмброуз все еще стоял тут же с отсутствующей улыбкой на лице.
        – Собери людей! – приказал Уильям Спэрроу.

* * *

        Бой шел в улице за таверной, когда кто-то крикнул, что идет стража. Уилл и Роберт не обратили на это ни малейшего внимания. Они едва держались на ногах, и обменивались ударами, каждый из которых длился вечность.
        Стражники, возглавляемые Уильямом Спэрроу, рядом с которым шагал Гизборн, подошли к таверне со стороны главного входа. Следом шли Эмброуз и еще четыре человека, вооруженные разномастными приспособлениями, которые, должно быть, передавались из поколения в поколение в течение доброй сотни лет. Вся эта группа выглядела примерно столь же угрожающе, как хор монашек, но Гизборна это не останавливало. Он смутно догадывался, что ввязался в очередную жуткую заваруху, но несмотря на это, был полон решимости добиться ареста преступников любыми подручными средствами. На что-то другое, подумал Гизборн, окинув взглядом незамысловатый арсенал в руках стражников, рассчитывать не приходилось.
        У дверей таверны его встретил Амос Скэтлок.
        – Где они? – требовательно спросил сэр Гай.
        – Кто? – невинно спросил Амос.
        – Разбойники!
        – Какие еще разбойники? – Амос повернулся к Спэрроу, который был его постоянным клиентом. – Здравствуй, Уильям! Что-то случилось? – трактирщик указал на Гизборна. – Кто это?
        – Сэр Гай Гозбурн! – ответил Спэрроу.
        – Гизборн! – крикнул Гизборн.
        Стражники зашли в пустую таверну и Гизборн остановился, вытаскивая меч из ножен.
        – Обыщите это место! – приказал он.
        Спэрроу посмотрел на Амоса. В воздухе стоял густой запах пива, и сержанту уже начала надоедать вся эта затея, но раз уж они тут, можно и продемонстрировать, что он не зря ест свой хлеб. Он указал на большую крышку люка в полу:
        – Что там?
        – Погреб, – ответил Амос.
        – Откройте его! – потребовал Спэрроу.
        – Там никого нет! – запротестовал Амос.
        – Эмброуз! – позвал Спэрроу.
        Эмброуз бросился вперед и не без труда поднял тяжелую крышку. Шестеро мужчин заглянули в погреб, где не было ничего, кроме беспорядочно валяющихся пустых бочек и кучки грязной соломы.
        – Он прав, кузен Спэрроу, – сказал Эмброуз.
        Тем временем Малыш Джон отыскал Роберта и Скарлета, полуживых от усталости, поднял их и окунул головами в водопойное корыто. Мач и брат Тук пошли за лошадьми. В тот момент, когда разыскивающий их Гизборн выбежал из задней двери таверны, разбойники садились на коней и готовились к отъезду. Сэр Гай опоздал на каких-то тридцать секунд. Когда он выбегал из переулка, разбойники уже скакали по главной улице. Лицо Роберта было не рассмотреть – его заслоняли другие всадники, и к тому времени, как Гизборн выбежал на улицу, их уже след простыл.
        Объятый гневом и отчаянием, сэр Гай вбежал назад в таверну, призывая стражу.
        Крышка люка все еще была открыта.
        На глазах у стражников Гизборн споткнулся и полетел вниз головой прямо в погреб. Из темноты донесся ужасный грохот, а потом все стихло.
        Уильям Спэрроу посмотрел на своего кузена с упреком:
        – Ты забыл про крышку, кузен Эмброуз!
        Эмброуз покраснел и захлопнул крышку.
        – Мне очень жаль, Гинберг! – крикнул Спэрроу.
        И все они отправились пропустить по пиву.

____
⁴ scarlet (англ.) – ярко-красный, алый цвет

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:16:52)

ГЛАВА 12

        Наконец наступил праздник Арианрод, и замок Клан наполнился криками и смехом. В честь праздника было устроено пиршество. Гостей развлекали менестрели и жонглеры. Уже были рассказаны все предания о потерянных женщинах и о боевых победах. Приближалось время главного события дня. Скоро на арене начнется кровавая игра. Среди гостей бродил слух, что Оуэн Клан поставит на своего нового бойца неслыханные деньги.
        Оуэн, облаченный в сияющий золотисто-серебристый плащ, являл собой поистине впечатляющее зрелище. Так мог быть одет священник Высокой церкви, но на Оуэне эффект был обратным – он выглядел как сам дьявол. Его черные волосы и борода были умащены маслами и расчесаны, и он даже принял ванну – впервые за месяц. Его лицо было по-язычески украшено синей краской. Это был цвет неба и небесной богини Арианрод. На фоне краски злобно поблескивали черные глаза.
        Когда гости собрались вокруг него, а арена наполнилась дымом от сотни пылающих факелов, он поднял свой кубок и воскликнул:
        – Лорд Клан пьет за дорогих гостей!
        Гости производили поистине ужасающее впечатление. Дело было не только в их длинных косматых волосах и диких взглядах, и не в том, что они пили не зная меры и шумели. Они приехали на свадьбу, но жаждали увидеть, как прольется кровь. Подобно животным, они чуяли ее запах в воздухе, и этот запах доводил их до безумия.
        – Слава лорду Оуэну! – кричали они. – Слава!
        Оуэн поднял руку, призывая к тишине.
        – Сегодня праздник богини Арианрод! – воскликнул он. – В этот день я буду обручён с Марион Лифорд. А вы будете свидетелями торжества!
        – Слава лорду Клану! – грянули гости. – И его даме!
        Последнее относилось к Марион, которая только что показалась в арке на дальней стороне арены... если это все еще была Марион. Она была одета в платье бирюзового цвета, перехваченное на талии тяжелым золотым поясом. Распущенные волосы девушки каскадом ниспадали на шею, которую украшало странного вида золотое ожерелье. Вокруг запястий змеились золотые браслеты. Ее лицо было украшено таким же образом, как и лицо Оуэна – полосой краски первозданного синего цвета. Но когда она шла мимо глазеющих гостей, она уже не была Марион Лифорд. Она была зачарованной марионеткой, которой за невидимые нити управлял колдун Гульнар.
        Он тоже был здесь и ждал, когда Марион приблизится, чтобы поприветствовать ее. Голову колдуна покрывал капюшон, а на лбу сверкала брошь в виде ромба. В руках у него были ветви омелы – символа плодородия – и, когда Марион подошла к нему, он хлопнул ими друг о друга. Листья зашуршали в ритме ее сердцебиения.
        – Слава тебе, Арианрод, богиня земли, матерь человечества! – раздался над ареной певучий голос Гульнара. Он стоял перед своим творением, ликующе глядя на нее безумным взглядом. – Будь же плодовитой в объятьях отца-вседержителя! Слава тебе, Марион! Иди и упади в ноги твоему господину!
        Подняв ветки омелы над головой, колдун ударил ими друг о друга, и Марион пошла вперед. На ее лице отражалось внезапное влечение – страстное и первобытное. Она подошла к Оуэну. Гульнар следовал за ней.
        – Слава тебе, Оуэн! – пропел он. – Возьми эту женщину в жены!
        Марион остановилась и преклонила колени перед своим лордом и господином. Показав таким образом свою покорность, она встала и позволила ему привлечь ее к себе.
        На арене было жарко, от гостей пахло потом.
        Оуэн поцеловал ее, и на этот раз она не сопротивлялась.
        Гульнар стоял рядом. Кожа на его голове натянулась, как на барабане. Зловещий колдун наблюдал за тем, как гости раз за разом выкрикивают:
        – Слава лорду Клану и его даме!
        Праздник Арианрод наконец наступил.

* * *

        У пятерых стражников, стоящих на посту на открытом всем ветрам холме, задача была простая. Если на подходах к замку будет замечена вражеская армия или отряд грабителей, им нужно поджечь костер, сложенный так, что его будет видно за несколько миль. На посту всегда был горящий факел, а кто-то из солдат в замке постоянно следил, не загорится ли костер. Но в этот день недовольство сделало стражников беспечными. У их лорда была свадьба, а им из-за службы пришлось пропустить пиршество. Чтобы хоть как-то утешиться, они тайно прихватили с собой на пост несколько бурдюков с вином, и теперь то и дело прикладывались к ним. Вино приятным теплом растекалось по телу и помогало забыть о пронизывающем ветре.
        Они так и не успели понять, что произошло.
        Роберт Хантингдон, Малыш Джон, Уилл Скарлет, Мач и брат Тук осторожно подкрадывались, прячась в вересковых зарослях, пока не подобрались к стражникам на расстояние полета стрелы. Малыш Джон сосчитал солдат и поднял руку с растопыренными пальцами: пятеро. Разбойники приладили стрелы к лукам. Роберт скомандовал:
        – Сейчас!
        Прозвенело четыре выпущенных стрелы, и четверо стражников упало. Только Скарлет выжидал, пытаясь взять на прицел солдата, укрывшегося в зарослях дрока.
        – Ты целишься наугад, – сказал Роберт.
        Скарлет выстрелил. Пятый стражник вывалился из-за укрытия – стрела попала ему в шею. Уилл улыбнулся и тихо сказал:
        – Я знаю.
        Но убить человека одним выстрелом с расстояния в сто ярдов, да еще в ветреную погоду, не так-то легко. Как оказалось, стражник, в которого стрелял Тук, был только ранен. Ему удалось подняться на ноги и схватить горящий факел. Роберт сразу же выстрелил в него. Стрела попала в сердце солдата. Он умер мгновенно, но факел уже упал на костер, разжигая его.
        Роберт бросился вперед. Костер еще не успел заняться, и из замка невозможно было увидеть, что он горит, но если дать огню время, костер разгорится. Тогда в замке поднимут тревогу, и план разбойников будет обречен на неудачу. Роберт бросился прямо на огонь и потушил его, раскидав угли подобранной тут же тряпкой. К тому времени, как подоспели разбойники, опасность уже миновала, и от огня осталась лишь тонкая струйка дыма. Малыш Джон, восхищенный быстротой реакции Роберта, похлопал его по плечу.
        – Горячая работка, – сказал Роберт.
        Двадцать минут спустя он открыто, не таясь, подъехал к замку Клан. Главный вход напротив подъемного моста, проходящего надо рвом, был загорожен огромной опускной решеткой. Подъехав к замку, Роберт остановил коня и властно обратился к караульным.
        – Посланник короля Джона! – крикнул он голосом человека, привыкшего повелевать.
        Высокомерия Роберта оказалось достаточно, чтобы у стражников не возникло никаких сомнений.
        – Поднимите решётку! – скомандовал старший караульный.
        Один из солдат побежал в кордегардию и начал поворачивать колесо, на которое наматывалась толстая веревка, с помощью которой поднималась решетка. Решетка медленно поползла вверх. Внизу она заканчивалась неровными железными зубцами, походившими на кинжалы. Как только решетка поднялась, Роберт начал действовать. Спустя мгновение трое оставшихся стражников лежали без сознания – с двумя из них разобрался Роберт, третьему досталась стрела от Мача, который выскочил из-за лошади Роберта. В это же время в кордегардию вбежал Уилл Скарлет. Не успел стражник, который был столь любезен, что поднял решетку, заподозрить что-то неладное, как Скарлет ударом деревянной дубинки отправил его к праотцам.
        Тем временем Малыш Джон и брат Тук переходили ров в самом неглубоком месте. Они несли что-то, напоминающее бревна для метания⁵. Это были молодые деревья со срубленными ветками и отпиленными корнями. Разбойники подготовили их прошлой ночью – это было необходимо для исполнения придуманного Робертом плана.
        Пока Мач присматривал за лошадьми, а Роберт следил за тем, не появятся ли другие стражники, брат Тук и Малыш Джон поставили бревна под решетку.
        – Давай, Уилл! – прошептал Роберт.
        Находящийся в кордегардии Скарлет опустил решетку примерно на шесть дюймов так, чтобы ее зубцы застряли в бревнах. Затем он отступил назад и взмахом меча перерубил веревку. Теперь решетка была поднята, но держалась только на бревнах. Если их убрать, решетка с грохотом обрушится вниз, и для того, чтобы снова поднять ее, потребуется много времени и множество людей.
        Роберт повернулся к Туку:
        – Пора!
        – И не затягивай! – Малыш Джон выпрямился. В каждой руке он держал по веревке. Каждая из веревок одним концом была обвязана вокруг нижней части одного из бревен. Джон бросил свободные концы веревок Мачу, который стоял вместе с лошадьми за воротами замка, ниже уровня подъемного моста.
        – Пошли! – прошептал Роберт.
        Роберт, Малыш Джон и Уилл Скарлет бросились в замок. Брат Тук начал долгий путь назад к сигнальному костру. Мач принялся обвязывать концы веревок вокруг шей лошадей.
        Пока все шло по плану.
        Следуя за Робертом, разбойники перешли из барбакана во внутренний двор замка. Во дворе не было ни души. В железной жаровне мирно догорал огонь. Рядом с кухней в земле рылось несколько куриц. Держа меч наготове, Скарлет огляделся вокруг.
        – А где все? – прошипел он. – Взяли выходной?
        – Сюда! – позвал Роберт, направляясь к открытой двери.
        Из света разбойники угодили в полумрак, и из солнечного тепла – в холодную темноту. Теперь до их ушей донесся отдаленный гул. Это были одобрительные возгласы… и звон мечей. Звуки эхом передавались по коридорам. Казалось, они разносились из самого центра замка.
        Кровавая игра была в самом разгаре.

* * *

        Капитан стражи Грендель пришел за Назиром незадолго до того, как разбойники напали на кордегардию. Сарацину выдали оружие и шлем, и вывели его на арену вместе с человеком, которого он должен будет убить. В едином порыве все гости поднялись на ноги, приветствуя бойцов одобрительными возгласами и криками. Оуэн поднял руку.
        – Кто бросит вызов моему бойцу? – спросил он.
        Лорд марки, боец которого убил прошлого бойца Оуэна, поднялся на ноги. Он был таким же высоким и мускулистым, как и Оуэн. Их можно было бы принять за братьев, если не считать того, что его волосы, перевязанные кожаным ремешком, украшенным железными заклепками, были рыжими.
        – Я бросаю вызов твоему бойцу, Оуэн! – крикнул он и жестом подозвал к себе слугу. – Две сотни марок на то, что мой человек его убьёт!
Оуэн улыбнулся. Марион стояла рядом с ним. Она тоже почувствовала запах крови и опьянела от него.
        – Три сотни – на то, что нет! – крикнул Оуэн.
        Гости ахнули от изумления. Значит, слухи не врали! Оуэн поднял ставки до невиданного уровня. Лорд марки был в нерешительности. Три сотни марок! Это была огромная сумма. Но разве он может отступить и ударить лицом в грязь перед соплеменниками? К тому же его боец быстр и хорошо подготовлен...
        – Три сотни! – согласился он.
        Его слуга бросил на каменный пол три мешка с монетами, Гульнар бросил туда же еще три мешка. Подали сигнал. Толпа взревела: бой начался.
        Гладиаторы – Назир и его соперник – кружили друг вокруг друга. Как и всех их предшественников, для удовольствия лордов марки их полностью лишили человеческого облика. Их лица были целиком закрыты шлемами, на которых спереди торчало зловеще изогнутое лезвие подобно дьявольскому рогу. Каждый из соперников был вооружен двумя мечами, которые сверкали в обнаженных мускулистых руках. Со всех сторон вопили и свистели зрители. Стоявшая рядом со своим господином Марион отпила из кубка Оуэна, и стиснув зубы, безжалостным взглядом смотрела на арену, горя желанием увидеть кровавую развязку поединка.
        Мечи звенели. По силе противник был равен Назиру, а по скорости, возможно, немного превосходил его. У него было больше опыта в обращении с гладиаторским оружием. Он уже провел один поединок на арене – и вышел из него победителем. Но Назир был прирожденным бойцом, и ему удавалось парировать и блокировать стремительные атаки соперника.
        В этот момент в зале появились Роберт, Уилл и Малыш Джон.
        Стремясь остаться незамеченными, они держались в тени у края арены и оттуда наблюдали за схваткой, слушая крики зрителей. К этому времени темп боя изменился. Соперники все яростнее атаковали друг друга, их руки и тела блестели от пота. Роберт едва мог поверить своим глазам: такое могло происходить в Темные века... или во времена Римской империи, о которых ему рассказывали наставники, занимавшиеся с ним в замке Хантингдон.
        Уилл Скарлет тоже был захвачен развернувшимся перед их глазами зрелищем.
        – Где я мог видеть этого бойца? – тихо сказал он, вглядываясь в одного из людей в шлемах.
        Роберт поднял глаза наверх и вдруг застыл. Малыш Джон проследил за его взглядом.
        Марион наклонилась к Оуэну Клану и, прижимаясь к нему гибким телом, пила из его кубка. Ее почти нельзя было узнать из-за голубой краски на лице и распущенных, растрепанных волос. Но не только краска на лице и одежда сделали ее другой. Она вела себя как дикарка, вместе с остальными зрителями криками поощряя участников жуткого состязания, проходившего на арене внизу. Это была не она… не могла быть она! И все же ошибиться было невозможно. Похоже, женщина, которую они пришли спасать, была уже потеряна навсегда.
        Они все еще смотрели на нее, когда одного из гладиаторов настигла смерть. Одно умелое движение решило исход поединка. Первому бойцу – из-за масок они не могли сказать, кто есть кто – удалось сильно ранить другого в плечо. Вид крови вызвал у зрителей бурю криков радости и возбуждения. Второй боец нанес ответный удар: он атаковал обоими мечами, бросившись вперед как бык, и застал противника врасплох, но при этом его шея оказалась открытой для удара. Соперник воспользовался ситуацией и подался вперед. Рог на его шлеме глубоко вонзился в горло врага, и тот умер быстрее, чем успел понять, что происходит.
        Арена взорвалась криками зрителей. Гульнара пронизала дрожь удовольствия, Грендель холодно улыбнулся, Марион и Оуэн снова поцеловались. Потом лорд марки поднялся на ноги.
        – Кто бросит вызов моему бойцу? – прогремел он.
        Внезапно наступила тишина. Первый бросивший вызов проиграл триста марок. Тело его прославленного бойца уже погрузили на тележку, чтобы выкинуть за стенами замка. Зрители знали наверняка, что боец Клана непобедим.
        – Ну же, милорды! – насмешливо сказал Оуэн. – Ставлю десять к одному. Отличные условия!
        Снова тишина. Конечно, десять к одному – ставки что надо, но все уже видели бойца Оуэна в действии.
        Роберт оторвал взгляд от Марион. Она была околдована – он просто знал это. Неведомо как, но Оуэн Клан сделал ее своей рабыней. Ее не спасти... не спасти так, как он планировал. Но был и другой путь.
        – Ну, кто отважится? – спросил Оуэн, упиваясь ощущением победы.
        Прежде чем Малыш Джон и Уилл Скарлет успели его остановить, Роберт вышел из места, где они прятались, и шагнул из тени на освещенную часть арены.
        – Я! – сказал он.

____
⁵ Метание брёвен (англ. Caber Toss) — национальный вид спорта в северной части Шотландии

Отредактировано in_love (2024-06-15 17:15:13)

ГЛАВА 14

        Марион вглядывалась в свое отражение в заводи: синяя краска на лице, украшения, неприбранные волосы.
        – Неужели это я? – она содрогнулась.
        – Нет, – мягко отозвался Роберт. – Такой вас хотел видеть Оуэн.
        Стояло солнечное утро. После праздника Аррианрод большую часть ночи разбойники были в пути, радуясь каждой лишней миле, отделявшей их от замка Клан. По мнению Роберта, Гренделю и его людям требовалось не менее двух часов, чтобы поднять опускную решетку и пуститься в погоню. Но то ли друзьям удалось оторваться от преследователей, то ли лорды марки и думать забыли о них, сочтя более важным остаться в замке и устроить похороны своему господину – так или иначе, за разбойниками никто не гнался, и они беспрепятственно вернулись в Шервудский лес, где теперь и отдыхали. Ярко светило солнце.
        – Они заставили меня что-то выпить, – сказала Марион. – Потом всё было, как во сне. В кошмарном сне. Пока я не проснулась.
        Но действительно ли колдовство закончилось? Или сейчас ей тоже снится сон? Марион казалось невероятным снова видеть разбойников вместе.
        – Вы ведь мне не снитесь? – спросила она.
        – Нет, цветик, – улыбнулся Тук.
        – Ты в безопасности, – сказал Мач.
        – Оуэн мёртв! – добавил Уилл.
        – Так же мёртв, как баран на вертеле, – уточнил Малыш Джон.
        Назир просто кивнул.
        – Вы спасли меня, – сказала Марион. – Все вы! Но...
        На какой-то миг она словно перенеслась на год назад. Разбойники были вместе, как раньше: краснолицый и сияющий от радости брат Тук, Малыш Джон в своей накидке из овечьей шкуры, рядом с ним – Мач, а еще Уилл Скарлет, Назир и...
        Нет, не Робин. Робин погиб. Роберт.
        – Роберт Хантингдон? – прошептала она, все еще не понимая, что происходит. Роберт улыбнулся и наклонил голову. Поворачиваясь к нему, Марион ощутила тяжесть золотого ожерелья, обвивавшего ее шею. Внезапно нахмурившись, она взялась за украшение, сорвала его с себя и бросила на землю.
        Сначала никто не сдвинулся с места. Потом Уилл Скарлет наклонился и поднял ожерелье, опытной рукой прикидывая его вес.
        – Дареному коню в зубы не смотрят, – сказал он. – Даже если дело происходит под решеткой!

* * *

        В последний день месяца в Ноттингем приехал сэр Ричард Лифорд. Со дня спасения Марион прошла неделя, но ни шерифу, ни аббату Хьюго об этом ничего не было известно. Братья сидели в покоях шерифа и изучали документ, составленный аббатом. Кроме них, в комнате был невеселый сэр Гай Гизборн, который все еще не оправился от личфилдских злоключений. Он ходил, прихрамывая, и опираясь на костыль. Как ни странно, он совсем охладел к элю. После возвращения из Личфилда он и не притронулся к пенному напитку.
        Шериф же, напротив, был в отличном настроении. Сегодня усадьба Лифорд и прилегающие к ней земли перейдут в его владение. Разумеется, он выделит какую-то часть брату... в конце концов, это ведь Хьюго все придумал. Шериф уже присмотрел для аббата маленькое болотистое поле за холмом. Пусть забирает. Может, сгодится ему для еще одного аббатства.
        Дверь открылась, и объявили о прибытии сэра Ричарда. Дворянин в потрепанном плаще пересек комнату и остановился перед столом, за которым сидели братья. Ни шериф, ни аббат не поприветствовали его даже кивком. Они держались с ним так, словно он был не более чем слугой. Хьюго склонился над документом, а шериф чистил ногти витиевато украшенным ножом для бумаги.
        – Последний день месяца, сэр Ричард! – наконец произнес шериф.
        – Я помню, – хрипло отозвался сэр Ричард.
        – Где деньги? – спросил аббат Хьюго.
        Сэр Ричард ответил не сразу. Когда он заговорил, его голос был горестным.
        – Хьюго! – обратился он к аббату. – Вы ведь слуга божий. Проявите милосердие, молю. Дайте мне еще месяц.
        – А потом еще один, надо полагать, – вмешался шериф.
        – Вы обещали заплатить сегодня, – сурово прибавил аббат.
        Братья смотрели на рыцаря холодно, их лица не выражали никаких эмоций. На самом же деле происходящее доставляло им невероятное удовольствие. Когда король простил Марион Лифорд, они были в ярости, а ее отца они всегда ненавидели. Теперь он стоит перед ними – униженный и сломленный. И что самое главное – все абсолютно в рамках закона. Они уничтожат его и завладеют его имуществом – и никто не сможет им помешать.
        – Это ведь вы подписали? – спросил аббат Хьюго, поднимая документ, скрепленный четырьмя печатями. – Сэр Ричард Лифорд – это же ваше имя, верно?
        – Я был в отчаянии! – взмолился сэр Ричард.
        – Разумеется! – согласился шериф, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от удовольствия. – Вы отчаянно хотели спасти свою дочь. Это вполне понятно, при таких-то обстоятельствах.
        – Увы, вас постигла неудача! – сказал аббат. – А теперь – опять не повезло, не так ли? Вы не в силах выплатить долг!
        – В высшей мере прискорбно! – вздохнул шериф. – Боюсь, что с сегодняшнего дня ваши земли и усадьба Лифорд...
        – ...принадлежат нам! – закончил Хьюго.
        – И снисхождения не будет? – спросил сэр Ричард.
        – Нет!
        Сэр Ричард Лифорд перевел взгляд с одного брата на другого, а потом достал из-под плаща два мешка с монетами и швырнул их на стол. За золотой пояс, браслет и тяжелое ожерелье, которые Марион подарил Оуэн Клан, в Ноттингеме удалось выручить хорошую цену, и сэру Ричарду не составило труда добавить недостающую сумму из своих денег.
        Поначалу сэру Ричарду показалось забавным на какое-то время обнадежить братьев и позволить им думать, что они его уничтожили, но удовольствие от развлечения быстро испарилось.
        – Пять сотен золотых марок! – воскликнул он.
        Один из мешков развязался. Павшие духом и все еще не верящие в происходящее, шериф и аббат уставились на блестящее золото. Сэр Ричард вырвал документ из рук Хьюго и разорвал его на части.
        – Пересчитайте их, вероломные злодеи! – прогремел он. – Набить бы монетами ваши жадные глотки! Вы обманули меня! Сообщили лорду Оуэну! Ваши хвалёные солдаты бежали! – он повернулся к помощнику шерифа. – Вы об этом позаботились, не так ли, Гизборн? – сэр Ричард помолчал и улыбнулся своим мыслям. – Выгляните в окно, шериф!
        Мысленно прощаясь с мечтами о богатстве и процветании, все еще не оправившийся от потрясения шериф встал и подошел к окну. Выглянув в окно, он оторопел от удивления, увидев Марион. Марион Лифорд собственной персоной со спокойным видом сидела на лошади. Заметив шерифа, девушка с насмешливой вежливостью приветствовала его наклоном головы. Она выглядела так, словно ничего и не было – словно она и знать не знала об Оуэне Клане.
        – Марион! – прошептал шериф.
        – Да, Марион! – подтвердил сэр Ричард.
        Чувствуя, как на глазах закипают слезы поражения, дрожащий от ярости шериф нетвердой походкой отошел от окна. Его взгляд упал на Гизборна, опирающегося о край стола, на котором лежали два тяжелых мешка с золотом.
        – Пересчитай это, Гизборн! – приказал шериф, едва не срываясь на крик, и вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

* * *

        – Ты вернёшься в Хантингдон? – спросил сэр Ричард у Роберта. Сэр Ричард сидел на крупном жеребце, позади него на коне поменьше сидела Марион. Разбойники стояли неподалеку и ждали.
        – Пока нет, – ответил Роберт.
        Сэр Ричард кивнул. Он чувствовал огромную благодарность и столько всего хотел бы сказать… но он был немногословным человеком и даже сейчас его беспокоило, что его дочь хоть в чем-то связана с разбойниками.
        – Да пребудет с тобой удача! – сказал он, и развернув лошадь, отъехал в сторону.
        Роберт остался вдвоем с Марион. Глаза девушки снова были ясными, на губах играла легкая улыбка, а падающие сзади солнечные лучи окутывали всю ее фигуру мягким светом. Она показалась Роберту еще прекраснее, чем раньше. Взмахом руки Марион указала на холм, где стояли разбойники.
        – Примут ли они вас вожаком? – спросила она.
        Роберт улыбнулся:
        – А вы бы приняли?
        Его ответ поставил Марион в тупик. Мог ли Роберт ожидать, что она присоединится к разбойникам? Он знал, что это невозможно. И все же он сам ушел из Хантингдона в лес. Зачем? Ради нее?
        – Удачи, Роберт! – сказала она, вторя отцу.
        – Да хранит вас Херн, миледи!
        Марион развернула коня и тронулась в путь.

Отредактировано in_love (2021-09-18 14:18:40)