Эволюционизм значительно старше дарвинизма. Эволюционные мысли встречаются уже в древней Индии и Китае, в вавилонских мифах, в работах древнегреческих и древнеримских философов Анаксимандра, Эмпедокла, Эпикура и Лукреция .
В эпоху Возрождения, когда европейцы начали снова открывать для себя философскую литературу Давней Греции, эволюционные идеи получают новый импульс. Зародыши эволюционного видения мира распространяются не столько среди биологов, сколько среди философов. Голландец Сваммердам (1637-1680) предполагает, что все виды произошли от одного. Немец Лейбниц (1640-1716) утверждает, что все классы животных связаны переходными формами. Далее инициативу перехватывают французы. Де Мальє (1656-1738) предполагает, что сухопутные животные произошли от морских. Мопертюи (1698-1759) изучает механизмы скрещивания и вводит теорию мутаций. Ламетри (1709-1751) не видит принципиальной разницы между животными и человеком и предполагает восходящую эволюцию. Энциклопедист Дидро (1713-1784) отстаивает принцип естественного отбора. В конце концов очередь доходит до Чарльзового дедушки — Эразма Дарвина (1731-1804): одновременно с Жоржем Бюффоном (1707-1788) они отстаивали, хотя и не очень решительно, мысль об эволюции под влиянием окружающей среды. Немец Кант (1724-1804) допускает, что сложные организмы развились из более простых. Философы Гегель (1770-1831) и Шеллинг (1775-1854) высказывали разного рода эволюционные мысли (например, идею трёхэтапного диалектического развития). Немало менее известных учёных также поддерживали эволюционизм ещё до Чарльза Дарвина.
Автором первой основательной эволюционной теории живых организмов считают Жана Батиста Ламарка (1744-1829), а сторонников его взглядов называют ламаркистами. Ламаркизм состоит в вере во внутреннюю способность всех организмов передавать потомкам видоизменения, приобретённые собственным телом на протяжении жизни. Упрощённо говоря, если конь в течение многих поколений тянет шею вверх, то он постепенно превращается в жирафа. Мысль о том, что даже мозоли передаются потомкам и что дети тяжелоатлета имеют увеличенные бицепсы, не является правдоподобной. Этим объясняется, почему ламаркизм никогда не пользовался настоящим научным уважением.
Чарльз Роберт Дарвин (1809-1882) родился 12 февраля в английском городке Шрюсбери (225 км северо-западнее Лондона) в семье одного из наиболее успешных вне Лондона врачей — Роберта Варинга Дарвина. Дедушкой его был тоже врач Эразм Дарвин, автор “Зоонимии” — работы о законах органической жизни.
В школе главный учитель как-то прилюдно укорил Чарльза, что тот тратит время на химические эксперименты. В 1825 году многодетная семья врачей отправляет сына Чарльза изучать медицину в Эдинбургский университет, откуда на втором курсе его “благополучно” исключают за хирургию без анестезии. Тогда, отец направляет 18-летнего сына на четыре года в Кембридж изучать теологию. Никакими особыми достижениями в учёбе он там себя тоже не зарекомендовал, заведя дружбу со студентами “спортивно-охотничьего” характера.
Попав в кружок природоведов-любителей, он часто сопровождал куратора кружка священника-ботаника Джона Хенслоу. Тот всевозможно взращивал научный интерес Чарльза и вселял в него веру в собственные силы. По окончании университета, по рекомендации Хенслоу, молодой Дарвин получает приглашение от Королевского адмиралтейства на двухлетнее кругосветнее путешествие на паруснике “Бигл” на правах безоплатного учёного-природоведа.
Сначала Дарвин, наверное, верил в созданность живого, поскольку изучал теологию. Поэтому, отправляясь в 1831 году в путешествие (затянувшееся на пять лет), он, по-видимому, был убеждён в постоянстве видов. На корабле Дарвин педантично ведёт заметки и периодически отсылает их вместе с образцами на родину.
В Южной Америке Дарвин становится свидетелем землетрясения и собственными глазами наблюдает появление островов. Он формулирует собственные геологические теории относительно механизмов образования формирований геологической коры, которые, однако, не имели большого научного значения. В чилийских Андах на высоте около 4 км Дарвин находит ракушки. Неоднократное наблюдение окаменелых скелетов вымерших видов наталкивает его на предположение, что одни виды постепенно заменяются другими. Констатация на Галапагосских островах (Эквадор) существования четырнадцати видов одного и того же рода птиц (род вьюрковых), плюс сведения о различной распространённости видов на разных континентах, плюс идея давления внешних условий (естественный отбор) — и гипотеза об общем происхождении всех видов из одного начинает выкристаллизовываться. Первоначальное убеждение Дарвина в постоянстве видов сменяется другой крайностью — идеей полного непостоянства, безграничной изменчивости видов.
Сразу же по возвращении, Чарльза Дарвина принимают в Лондонское геологическое общество (а вскоре и в его руководство), поскольку Хенслоу регулярно зачитывал отрывки Дарвинских заметок на собраниях. В 1839 году Дарвина принимают в Королевское общество.
Он много переписывается, читает и без лишнего шума разрабатывает собственную теорию происхождения организмов. В частных дневниках он сравнивает свою миссию с ролью больших астрономов-“еретиков”.
Книга Дарвина “Происхождение видов путём естественного отбора...” увидела свет в 1859 году. Основной её ценностью была не столько идейная новизна, сколько богатый фактический материал и множество примеров. В книге было всесторонне обоснована мысль о беспрерывной трансформации одного вида в другой, более совершенный вид под влиянием борьбы за выживание. Через 12 лет Дарвин отваживается зачислить людей к животным. Обратившись к материализму, Дарвин становится катализатором в популяризации эволюционизма.
Тот факт, что книга была раскуплена в первый же день, даёт возможность оценить уровень “(р)эволюционной” дозрелости масс западного общества до таких теорий. Буржуазная цивилизация уже давно поверила в идею беспрерывного развития и ждала научных оснований для расширения этой схемы на все сферы бытия.
Прояснение механизмов функционирования многих явлений природы (дождь, ветер, молния и т.д.) создавало почву для гипотезы, будто природа имеет не только механизмы автоматического функционирования, но и механизмы автоматического возникновения. Миф общего автоматизма уже успел пустить корни.
К тому же, устройство природы таково, что людям ранее тяжело бывало провести чёткую линию между неживым и живым. Движения пламени или ручейка напоминают поведение живого объекта, тогда как кораллы и малоподвижный растения, наоборот, кажутся неживыми. Того и жди, что какой-то “камень” рядом с тобой внезапно откроет глаза и зашевелится. После открытия микроскопа появилось предположение о малости не только габаритов микроорганизмов, но и малости уровня сложности их устройства. Эти два обстоятельства, а также хорошо известное “самозарождение” мух и личинок в мясопродуктах, наталкивали на мнение о “плавном переходе” неживого в живое. Одним словом, интеллектуальная почва была вполне готовой к принятию Дарвинизма.
Дарвин называл своей заслугой то, что посодействовал “опровержению догмы об акте Божьего творения” .
Теория происхождения видов базировалась первоначально на одном факторе — естественном отборе. О концептуальной слабости Дарвинской теории свидетельствует тот факт, что сам автор в конце жизни поставил под вопрос основу своей теории, осознав недостаточность одного лишь естественного отбора для объяснения начальных стадий развития определённого органа. Этот критический аргумент выдвинул к теории Дарвина британский биолог Джордж Майварт. Сам Майварт поддерживал общую концепцию эволюции, но усматривал движущую силу эволюции не столько в естественном отборе, сколько во внутренней “пластической силе” организмов (ламаркизм). В 6м издании своей книги Дарвин признает правильность критики Майварта:
“Сейчас я рассмотрел достаточно, возможно даже более чем достаточно, случаев, отобранных с заботливостью опытного природоведа, чтобы подтвердить, что естественный отбор не в состоянии объяснить начальные этапы полезных структур [то есть, новых органов и систем]...”
Здесь просматривается объективность Чарльза Дарвина. Однако, его объективность знает границы — он переходит на позиции ламаркизма. Если действия одного лишь естественного отбора мало, тогда каков второй фактор, придающий действенность эволюционной модели? — Наверное, внутренняя “пластическая сила”. Дарвин начинает считать, что формирование новых органов обусловлено наследственным характером “приобретённых характеристик”. Из индивидов популяции естественный отбор оставляет лишь наиболее удачные трансформации. Его теория в 6м издании стала выглядеть, грубо говоря, так: “Если животное находится в условиях жесткой борьбы за пищу, так что приходится всё более использовать нос в роли руки, то нос, в конце концов (если все поколения будут находиться в таких же условиях), превратится в хобот.” Или ещё прямолинейнее: “Если достаточно долго махать передними лапами, они станут крыльями.”
Под влиянием каких факторов Дарвин стал ламаркистом, приверженцем учения, которое никогда не имело научной правдоподобности? — Вероятно, желая остаться непоколебимым в вере в “силу материи”, вере в постоянно длящийся процесс.
Интересный момент состоит в том, что ещё в 1865 году священник и ботаник Грегор Мендель (Брно, Чехия) опубликовал свою теорию генов. Но, — странное дело, — его революционная и убедительная работа не получает надлежащего внимания вплоть до начала 20го века, когда голландец Гюго де Фрис и другие “вновь открывают” эту же теорию. Мендель выяснил и доказал, что характеристики потомка однозначно определяются генным набором, унаследованным от родителей/предшественников, и что телесные изменения, приобретенные организмом за жизнь, никогда не являются наследственными. Таким образом, генетический механизм наследственности окончательно опроверг ламаркизм.
Переход “крещённого отца” эволюционизма в ламаркизм, опровержение ламаркизма... Всё это очень огорчило авангардные демократические массы. Начинается активный поиск средств реанимирования дарвинизма. Добровольцы отчаянно ищут скелет обезьяночеловека. Любая находка в этой сфере гарантирует вашему имени мировую славу. Общественную потребность стараются удовлетворить откровенными подделками: в 1912 году Лондонское геологическое общество без соответствующей экспертизы объявляет “недостающим звеном” между человеком и обезьянами череп человека со вставленной челюстью орангутанга (Пильтдаунский человек), принесённый неким Ч. Даусоном. Работа была очень “профессиональной”: зубы по-особому подпилены, а вся конструкция обработана раствором сульфата железа для имитации древности. “Находка” служила классическим доказательством эволюции более 40 лет, пока в 1953-54 годах не было доказано, что это подделка.
Одного лишь естественного отбора мало для приведения в движение эволюции. В тридцатые годы у эволюционистов появляется спасительная эврика — второй движущей силой являются мутации в генах. Формула эволюции приобретает современный вид “мутации + естественный отбор”: мутации модифицируют организмы, а естественный отбор отбирает из них наиболее приспособленных (синтетическая теория эволюции). “Мутации — вот, что может объяснить начальные этапы полезных структур!” — в эволюционную теорию-мумию вливается жизнь. Появляется термин неодарвинизм. По целому миру начинаются мутационные эксперименты над мухами дрозофилами и крысами. На подходе молекулярная биология, с которой связывают надежды на рассекречивание генетических механизмов, —подтвердит ли она эволюцию?
Параллельно с тем как биологи-дарвинисты искали механизм диверсификации (образование разнообразия) видов, другие симпатики вели интенсивные поиски путей материалистически объяснить остальные моменты действительности: возникновение первого организма (“живое из неживого”), переход одно-многоклеточные (“одно многоклеточное из многих одноклеточных”) и возникновение Вселенной (“неживая материя из ничего”). Делаются “большие теоретические успехи” в разработке концепции самосборки живой клетки. Передовая наука приветствует новые термины первобытный бульон, абиогенез и примитивный естественный отбор. Наступает время начать эксперименты по синтезу жизни в колбе под электрическим разрядом.
В 1920х-40х годах Фридман и Гамов разрабатывают “весьма правдоподобную” модель, согласно которой Вселенная “сама себя собрала” (теория большого взрыва). В 1965 году американцы Р. Уильсон и А. Пензиас открывают явление микроволновой (инфракрасной) фоновой радиации в космосе, которое вписывается в рамки теории большого взрыва. За большой вклад в дело подтверждения теории большого взрыва, открывателям присуждают Нобелевскую премию.
В то же время, будет несправедливым не упомянуть о плодотворной деятельности материалистических гуманитариев. Философ Г. Спенсер (1820-1903), воодушевлённый идеями Дарвина, ещё до 1859 года начинает популяризировать самодельный штамп “выживание наиболее приспособленных” относительно человеческого общества. Развивается социальный дарвинизм. Политический философ К. Маркс (1818-83), исследуя “силы истории”, приходит к выводу, будто класс эксплуатируемых не имеет другого выхода, как уничтожить класс эксплуататоров. Френсис Гальтон, двоюродный брат Дарвина, основывает евгенику — “добрую” науку о том, как избавляться от “худших” человеческих рас и классов. О необходимости тщательной селекции пород гомо сапиенс пишет выдающийся оратор А. Гитлер в печально известной книге “Mein Kampf” (1924). Самодостаточность материи становится в головах ведущих социологов-материалистов чем-то настолько само собой разумеющимся, что за доведённый ими до совершенства историко-диалектический материализм готовы отдать жизнь десятки миллионов простых людей (в отдельно взятой стране). Самоорганизационная идея пронизывает большинство сфер интеллектуальной жизни, эволюционный материализм становится негласным фундаментом новейшей цивилизации.
