Все внимание на колье:

Я тут посмотрела про дары, которые получали средневековые невесты от женихов. Оказывается, с колье шерифа все в порядке. Это, действительно, обычный свадебный дар. Только дарился он после брачной ночи вкупе с поместьями, замками, если они  у жениха имелись, и составляли все эти дары брачное обеспечение невесты на всякий случай. То есть невеста жениху приданое, а он ей – свадебные дары. Единственный нюанс, что подарок  был у нас в  RoS  сделан накануне венчания, а не после брачной ночи. Но это легко объяснить тем, что Милдред суждено было стать супругой другого человека, поэтому брачная ночь с шерифом тут была явно лишняя. Но подумалось и о щедрой самоотверженности нормандской девушки, которая легко рассталась со своим брачным обеспечением ради голодных    вынужденных платить большие налоги саксов, зная, что у Алана с этим обеспечением, прямо скажем, не густо. Это еще Тук проверил. 
   Вот тут об этом можно более подробно прочитать, хотя картинки, прямо скажем, не средневековые. Особенно супруга Наполеона Жозефина Богарне  тут выделяется. 
https://pulse.mail.ru/article/kakie-dar … 217408227/

С примером тут просто. Там, фактически, один пример, связанный с орнитологическим оборотничеством. Это, действительно, как пишет  Alga,  лэ  «Ионек». А речь идет  о рыцаре-ястребе Мулдумареке.

А вот с описанием сложнее. Я посмотрела несколько работ Н. Долгоруковой, даже диссертацию полистала 2014 года. Она везде пишет о том, что в лэ Марии происходит некий синтез кельтского  языческого начала и начала христианского,  связанного  с лирикой трубадуров. То, что касается трубадуров,  она прописывает хорошо, а вот с кельтикой все не так понятно.

Прямо приведу отрывок об этом лэ:

Как видим, кельтские сюжетные линии, персонажи и мифологемы – «бретонский материал» – накладываются на концепцию куртуазной любви-адюльтера трубадуров и труверов. При этом Мария вносит в лэ и христианскую ноту. Выясняется, что волшебный рыцарь, напоминающий кельтских фей, верит в Бога и по просьбе дамы причащается Святыми Дарами, предварительно приняв ее облик (отметим, среди прочего, и отголоски фольклорной веры в оборотней и перемену обличий, и пример типичного для средневекового сознания феномена двоеверия):
Corpus domini aportot.
Li chevaliers l’a receü,
le vin del chalice a beü [4, с. 192]. Священник принес тело Христа. Рыцарь взял его
и отпил вино из чаши.
Поступок замужней женщины, которая обращается к Богу с просьбой о любовнике, может показаться предосудительным и греховным. Не будем забывать, однако, что «Бог всегда на стороне куртуазных влюбленных»: трубадуры нередко взывают к Богу, чтобы попросить помощи в завоевании дамы [5, 146]; молитва о ниспослании возлюбленного, которую произносит героиня лэ, полностью согласуется с их поэтикой. Видимо, из песен трубадуров Мария позаимствовала и типичный «весенний мотив» – мотив пробуждения и обновления природы, а вместе с ней и сердца человека для новой любви (психологический параллелизм, который трубадуры унаследовали из фольклорных, народных песен):
«Это произошло в начале апреля, / когда стало раздаваться пение птиц…» («Ceo fu el meis d’avrilentrant, / quant cil oisel meinent lur chant»).
Как мы отметили выше, лэ оканчивается трагически, поскольку дама не соблюдала меры в любви, о чем ее просил Йонек: «Но храните меру, чтобы мы не были застигнуты врасплох» («Mes tele mesure esgardez / Que nus ne seium encumbrez…»). Мария, таким образом, вводит в лэ ключевое слово поэтики трубадуров – «мера», «Mezura» на языке трубадуров. Как известно, мера – одна из важнейших ценностей куртуазного универсума: «Кардинальная добродетель куртуазной личности определяется этико-интеллектуальной категорией Mezura, которая, отождествляясь с самим понятием Cortezia, регулирует весь комплекс куртуазного поведения» [2, с. 96]. Настоящие куртуазные влюбленные должны обладать мерой; как пишет М. Лазар «нельзя быть куртуазным, не сохраняя меры во всех вещах» [5, с. 29]. Практически все трубадуры воспевают Меру в любви, в отношениях с Дамой, в поведении… А, например, для Фольке из Марселя сама Куртуазия есть ни что иное, как Мера [5, с. 28].
Есть здесь и еще один концепт, то и дело встречающийся в текстах окситанских поэтов – «радость», «Joy», к которому нам еще предстоит обратиться ниже: «После этого рыцарь уходит, / оставляя свою возлюбленную в великой радости» («Li chevaliers a tant s‟en vait / a grant joie s‟amie lait»).
Итак, мы показали, что в лэ «Йонек» присутствуют как характерные черты кельтских сказаний (мотивы, главным образом связанные с появлением феи-рыцаря и его страной фей, довольно подробно описанной Марией), так и мотивы лирики трубадуров (тип героини mal-mariée, куртуазная любовь- адюльтер, помогающий влюбленным Бог, наконец, расплата за отсутствие Меры – одной из главных добродетелей истинно куртуазного героя). При этом, как мы заметили, кельтские по происхождению и куртуазные элементы не противоречат друг другу, но образуют единый сплав.

И вот у меня возникают вопросы сразу, если он в лэ  рыцарь-коршун, то каким образом он ассоциируется   с  феей-рыцарем? И где он предварительно принимает ее (кого?) облик?

В лэ написано  так:

Только окончила плакать она
Там, где с решеткой сомкнулась стена,
Черная птица, огромная, мощная,
Крыльями бьет у задвижки окна.
Ястреб влетает и пал перед ней.
Машет крылами сильней и сильней,
Тонким ремнем его лапы опутаны,
Желтые очи глядят все ясней.
Дивное диво приходит в твой дом
Будь же готова участвовать в нем.
Это не ястреб в окошко колотится,
Прибыл твой рыцарь, нашелся с трудом.
Милая дама, взгляните сюда!
Ястреб влетел – небольшая беда.
Рыцарь ворвался, вот это событие.
Этот едва ли уйдет без следа.
– Милая дама, давно я смотрю,
Как вы встречаете в башне зарю.
Будем же вместе встречать ее до смерти!
Это как рыцарь я вам говорю.
– Друг дорогой, ты не птица уже.
Сядь-ка поближе к своей госпоже.
Примешь ли, друг мой, святое причастие,
Как полагается божьей душе?
– Добрая дама, скажу без стыда:
Сердцем Создателя знал я всегда.
Если приму я немедля причастие,
Станешь мне милой подругою? –
– Да. Да – говорю – и еще повторю.
Вместе, мой ястреб, мы встретим зарю.

  В общем, в плане кельтики я бы лучше обратилась к старым добрым работам А. Мурадовой, включая ее комментарии бретонских легенд.