Между тем, Московская Русь строила свою собственную «симфонию», составными началами которой являлись не два, а три элемента – Церковь, нация, государство. Однако правящие круги и церковные власти, опиравшиеся на наследие Византии, недостаточно учитывали интересы развития социальных сил народа, необходимость сохранения его культурной самобытности и национального достоинства. Именно эти грекофильские круги и предприняли грубые, неоправданные реформы русского церковного уклада в середине XVII в., унизив народ, приведя страну к расколу и существенно ослабив национально-культурное содержание в Русском Православии.

Церковная реформа патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, проводимая с точки зрения интересов отвлеченно-вселенски (а на самом деле грекофильски) понимаемого Православия, нанесла тяжелый удар по сложившемуся святорусскому самоощущению народа. Ослабление после прискорбного церковного собора 1666-1667 гг., (узаконившего раскол) тесной связи православного и национального начал в русской жизни предполагало новую тенденцию нашего культурно-исторического развития – тенденцию отчуждения и расхождения церковного, общественно-национального и государственного моментов русского бытия. Церковь раскололась, стало быть, обнаружила неясность своего православного самосознания. Прежде тесно связанное с церковно-национальной почвой государство, чтобы устоять, начало резко отделяться от нее и возвышаться над расколовшимися Церковью и нацией. Значительные слои верного русской православной старине народа порвали союз с реформированной церковностью и охраняющим ее царством. Религиозный и социальный протест угнал старообрядцев в суровую оппозицию, в скиты, за пределы России, поднял на восстания против отчужденных от народа самодержавия и Церкви многие тысячи русских людей. Идея Святой Руси была взята под сомнение в верхах и низах нации. Идеология священного Московского царства (Третьего Рима) как официальное и вместе с тем общенародное воззрение рухнула. Эпохальные решения Стоглава, санкционировавшего святорусскую традицию, были запрещены. Усилия целого поколения отечественных книжников, разносторонне обосновавших русскую православную полноценность и русский мессианизм, были сведены на нет, объявлены данью эпохе заблуждения. Заодно был окончательно подорван и авторитет греков, сыгравших, как известно, весьма пагубную роль в нашем расколе.

Словом, раскол явился важнейшим структурным сбоем в развитии Русской цивилизации, существенно ослабив роль народа в церковной и государственной жизни России и во многом предопределив ход дальнейших событий. Очевидно, после случившейся катастрофы московского мировоззрения Русское Царство, духовно обоснованное как Третий Рим, утратило свои основания. Теперь ничто уже не могло предохранить Московскую Русь от радикальных реформ и вряд ли что, кроме подобных реформ, могло вывести ее в новый исторический период.

Однако Петровские преобразования, начавшиеся в условиях ослабления православно-русского духа, при известной целесообразности чисто технических нововведений, положили начало эпохе не реформирования, а революции «сверху». Петр дал идеологическое направление и толчок к извращению и разрушению оснований Русской империи, чего не могли вызвать грекофильская идеология и практика. Византинизм XVII века, при всех своих поползновениях создать некую очищенную от влияния русского национального духа церковность, не ставил под сомнение саму по себе православную традицию как краеугольный камень существования русского народа и государства. Идеология же имперского развития, созданная Петром Великим, приписывала божественные достоинства государству как таковому и делала Запад образцом для всестороннего подражания, подвергая беспощадной критике систему русского традиционного мировоззрения.

Следует довести до ума, что Петр Великий явился вовсе не основателем нашей империи. Он – прагматический, невротический продолжатель ее строительства, в силу указанных личных черт нанесший размашистый удар по всем основополагающим устоям державы, сложившимся в предшествующий период: по Православию (лишив Церковь самостоятельности), по Самодержавию (превратив его в абсолютистскую республику бюрократов), по Народности (разрушив земское самоуправление и упразднив Земские соборы).

Реформы Петра дополнили раскол церковного общества мировоззренческим расколом европеизированного дворянства и простонародной Руси, которая была закрепощена (законсервирована) в формах старомосковского быта и как бы выведена за рамки истории. Огромная часть крестьянской России, превращенной в собственность дворянства, перестала деятельно влиять на культурную жизнь и идеологию по происхождению русского государства. Синодальная же система, разрушив свободные, соборные начала бытия Русской Церкви, ограничив развитие ее богословского сознания, в значительной мере парализовала ее культурные и нравственно-общественные функции. Церковь, превращенная в лице своего священноначалия в орган идеологического прикрытия государственной политики, стала утрачивать способность духовно живого, окрыляющего влияния на жизнь народа и национальное творчество. Проповедуя идеологию пассивного, ведомого светской властью стада, культивируя только смирение и покорность обстоятельствам во всех аспектах человеческого существования, она не в силах была найти общего языка с динамической современностью, а потому стала вызвать отчуждение от себя всего живого, деятельного и мыслящего в императорской России.

В конечном счете, Русская Церковь и русский православный народ, его вековые созерцания, священные символы и идеалы были расценены культурным слоем империи как обветшавшие археологические древности и сырой этнографический материал, годный послужить лишь второсортным сырьем для новой культуры и новой цивилизации, которые следовало создать административными силами в свете идеологии западного Просвещения. Место Святой Руси в сознании интеллигенции было занято мифом о «Святой Европе» как образе Царства Божия на земле (П.Я.Чаадаев).